Его короткая жизнь была нелегкой: в четыре года он потерял отца, который относился к династии графов, а все заботы в воспитании взяла на себя мать. За всю карьеру летчика он потерпел 15 аварий, был несколько раз серьезно травмирован, находясь на волосок от смерти. Однако, несмотря на все это, Экзюпери смог оставить свой след в истории не только как отличный летчик, но и как писатель, подаривший миру, например, «Маленького принца».
Антуан де Сент-Экзюпери родился во французском городе Лион у графа Жана-Марка Сент-Экзюпери, который был страховым инспектором, и его супруги Мари Буаэ де Фонколомб. Семья происходила из старинного рода перигорских дворян.
Молодой писатель. (Pinterest)
Сначала будущий писатель учился в Мансе, в иезуитском колледже Сент-Круа. После этого — в Швеции в Фрибурге в католическом пансионе. Окончил образование в Академии изящных искусств на отделении архитектуры. В октябре 1919 года записывается вольнослушателем в Национальную высшую школу изящных искусств на отделение архитектуры.
Поворотным в его судьбе стал 1921 год — тогда он был призван в армию во Франции. Сначала его определяют в рабочую команду при ремонтных мастерских, но вскоре ему удается сдать экзамен на гражданского лётчика.
В январе 1923 года с ним происходит первая авиакатастрофа, он получает черепно-мозговую травму. После Экзюпери переселился в Париж, где и предался писательским трудам. Однако на этом поприще он поначалу не имел успеха и был вынужден браться за любую работу: торговал автомобилями, был продавцом в книжном магазине.
Лишь в 1926 году Экзюпери нашёл своё призвание — стал пилотом компании «Аэропосталь», доставлявшей почту на северное побережье Африки.
Летчик. (Pinterest)
19 октября 1926 года его назначили начальником промежуточной станции Кап-Джуби, на самом краю Сахары. Здесь он пишет своё первое произведение — «Южный почтовый». В марте 1929 года Сент-Экзюпери вернулся во Францию, где поступил на высшие авиационные курсы морского флота в Бресте. Вскоре издательство Галлимара выпустило в свет роман «Южный почтовый», а Экзюпери уезжает в Южную Америку.
В 1930 году Сент-Экзюпери производят в кавалеры ордена Почётного Легиона за вклад в развитие гражданской авиации. В этом же году Сент-Экзюпери пишет «Ночной полёт» и знакомится со своей будущей женой Консуэло из Сальвадора.
Весной 1935 года Антуан стал корреспондентом газеты «Пари-Суар». Его отправили в командировку в СССР. После поездки Антуан написал и опубликовал очерк «Преступление и наказание перед лицом советского правосудия». Это произведение стало первой западной публикацией, в которой автор предпринял попытку осмыслить и понять строгий режим Сталина
В скором времени Сент-Экзюпери становится владельцем собственного самолёта С. 630 «Симун» и 29 декабря 1935 года предпринимает попытку поставить рекорд при перелёте Париж — Сайгон, но терпит аварию в Ливийской пустыне, едва избежав гибели.
Офицер. (Pinterest)
В январе 1938 года Экзюпери отправляется в Нью-Йорк. Здесь он переходит к работе над книгой «Планета людей». 15 февраля он начинает перелёт Нью-Йорк — Огненная Земля, но терпит тяжёлую аварию в Гватемале, после чего долго восстанавливает здоровье сначала в Нью-Йорке, а затем во Франции.
Во время Второй мировой войны Сент-Экзюпери сделал несколько боевых вылетов на самолете «Блок-174», выполняя задачи по аэрофоторазведке, и был представлен к награде «Военный крест». В июне 1941 года, уже после поражения Франции, он переехал к сестре в неоккупированную часть страны, а позже выехал в США. Жил в Нью-Йорке, где в числе прочего написал свою самую знаменитую книгу «Маленький принц».
31 июля 1944 года Сент-Экзюпери отправился с аэродрома Борго на острове Корсика в разведывательный полёт и не вернулся. Долгое время о его гибели ничего не было известно, и думали, что он разбился в Альпах. И только в 1998 году в море близ Марселя один рыбак обнаружил браслет.
Браслет Сент-Экзюпери, найденный рыбаком близ Марселя. (Pinterest)
В мае 2000 года ныряльщик Люк Ванрель заявил, что на 70-метровой глубине обнаружил обломки самолёта, возможно, принадлежавшего Сент-Экзюпери. Останки самолёта были рассеяны на полосе длиной в километр и шириной в 400 метров.
Памятник Антуану де Сент-Экзюпери в Тарфае. (Pinterest)
В 2008 году немецкий ветеран Люфтваффе 86-летний Хорст Рипперт заявил о том, что это именно он на своем истребителе «Мессершмитт Ме-109» сбил Антуана де Сент-Экзюпери. Согласно заявлениям Рипперта, признался он для того, чтобы очистить имя Сент-Экзюпери от обвинений в дезертирстве или самоубийстве. По его словам, он не стал бы стрелять, если бы знал, кто был за штурвалом самолета противника. Однако пилоты, служившие с Риппертом, выражают сомнение в правдивости его слов.
Сейчас поднятые обломки самолёта Экзюпери находятся в Музее авиации и космонавтики в Ле-Бурже.
Во все книги Антуан вложил безмерную любовь к жизни. Он упорно стремился понять свое время, потому что чувствовал ответственность за все человечество. Когда началась война Сент-Экзюпери назначили инструктором, однако он стремился к действию - он хотел летать и добился звания разведчика, делал аэрофотосъемку. С высоты он видел весь трагизм чудовищной катастрофы. Для этого он и хотел воевать, чтобы рассказать правду о войне. И он написал книгу которая в те трудные времена помогла Франции вернуть уважение ее друзей. Антуан верил в человека и с оптимизмом смотрел в будущее. Он знал - фашизм задохнется. В романе автор говорит, что сведения сбором которых он занимался ничего не значили, но книга, которую он сочинил во время полетов спасла культуру Европы и цивилизованный мир. Общая борьба с врагом, как и предрекал Сент-Экзюпери вернула людям утраченные ценности.
Антуан летал на высоте 10.000 метров, при температуре -50, когда замерзают приборы, и ощущал на себе огонь, когда по нему стреляли со всех орудий при снижении. Он бесстрашно бросал себя в самую гущу событий.
Увлекательный, удивительный роман! Литературный памятник. Но если не знакомы с творчеством Антуана, лучше начинать с «Планеты людей», «Южного почтового» и «Маленького принца».
Оценка: 10
В повести Экзюпери описывает вылет на разведывательном самолёте над оккупированной Францией. Никаких надежд на возвращение не было - в полётном задании имелись участки, круглосуточно патрулируемые немецкими истребителями. Разведчик вылетал без сопровождения, оборонял самолёт только стрелок. К счастью, шесть истребителей увязавшихся за разведчиком, не смогли его догнать на большой высоте. В обратный путь они летели уже на низкой высоте, фотографируя и наблюдая глазами происходящее на земле, а также привлекая на себя зенитную артиллерию. Опять же чудом их самолёт, хоть и изрешечённый, возвращается на базу.
По ходу полёта Экзюпери рассказывает о беженцах, переполнивших дороги, о неразберихе в командовании, о безнадёжном сопротивлении фашистским оккупантам, которые превосходят французов и по техническому оснащению и по организованности. Мысли капитана самолёта прерываются будничными репликами штурмана, который то просит добавить кислорода в дыхательные маски, то снизить высоту, что не так то просто сделать, т.к. педали на большой высоте просто примёрзли.
После успешного выполнения задания экипаж на время забывается в простых земных радостях - местный фермер зовёт их в гости на вино и колбасу из только что заколотой свиньи.
А вот дальше автор начал сыпать пафосными речами о Боге, Посланцах, Человеке, Смирении, Коллективе, Общности, Гуманизме, Равенстве и прочих словах с заглавной буквы. Возможно эти размышления были бы неплохой проповедью для прихожан местной церкви, мотивирующих не отчаиваться и продолжать сопротивление, т.к. главное в этой речи, видимо, не смысл, а интонация. Я же смысл если и уловил, то лишь на уровне интуиции, потому что тяжело понять такое количество перемежающихся между собой слов с заглавной буквы - каждое из этих слов в этой речи должно означать что-то большее, чем ими привыкли обозначать. Вот эта концовка испортила всё впечатление от повести, т.к. я привык к Экзюпери, умеющему выражать свои мысли на конкретных жизненных примерах, а не посредством обильного и донельзя абстрактного пафоса.
Оценка: 6
Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)
Каждый отвечает за всех. Отвечает только каждый в отдельности. Только каждый в отдельности отвечает за всех. Я впервые постигаю одну из тайн религии, породившей духовную культуру, которую я считаю своей: «Принять на себя бремя грехов человеческих…» И каждый принимает на себя бремя всех грехов всех людей.
Всего один полет, один почти безнадёжный боевой вылет может перевернуть всё внутри человека. Окрасить смыслом этот мир, и эту жизнь, и этого человека.
Философия Экзюпери: философия общности, единства, родства ростка с деревом, камня с Собором, частички - с целым, - не может оставить равнодушным. Безграничная вера трогает за душу, тянет за собой, заставляет расти.
Но высшего и наиболее полного выражения она достигла в «Цитадели». И после неё читать «Военного летчика» было как будто взглянуть на черновик, на то, с чего начиналось - познавательно, но того чувства откровения, которое обязательно возникло бы, если б это было единственное произведение, я не почувствовала.
Оценка: 7
Антуан де Сент-Экзюпери
Военный летчик
Майору Алиасу, всем моим товарищам по авиагруппе дальней разведки 2/33; и прежде всего штурману капитану Моро и штурманам лейтенантам Азамбру и Дютертру, вместе с которыми во время войны 1939–1940 годов я поочередно вылетал на боевые задания и которым до конца жизни я остаюсь верным другом
Это, конечно, сон. Я в коллеже. Мне пятнадцать лет. Я усердно решаю задачу по геометрии. Облокотившись на черную парту, я старательно орудую циркулем, линейкой, транспортиром. Я сосредоточен и спокоен. Рядом перешептываются товарищи. Кто-то выводит столбики цифр на классной доске. Менее прилежные играют в карты. Время от времени я глубже погружаюсь в свой сон и поглядываю в окно. На солнце тихонько колышется зеленая ветка. Я долго смотрю на нее. Я рассеянный ученик... Я радуюсь этому солнцу и упиваюсь запахами детства: запахом парты, мела, классной доски. Как хорошо, что я могу укрыться в этом надежно защищенном детстве! Я знаю: сперва детство, школа, товарищи, потом приходит день экзаменов. Ты получаешь диплом. И с замиранием сердца переступаешь порог, за которым становишься мужчиной. Отныне ты тверже ступаешь по земле. Ты начинаешь свой жизненный путь. Ты уже делаешь первые шаги. Наконец ты проверишь свое оружие на настоящих противниках. Линейка, угольник, циркуль – с их помощью ты будешь строить мир или побеждать врагов. Конец забавам!
Я знаю, обычно школьника не пугает встреча с жизнью. Ему не сидится на месте. Муки, опасности, разочарования – все, чем полна жизнь взрослого, школьнику нипочем. Но я странный школьник. Я счастлив тем, что я школьник, и не слишком тороплюсь вступать в жизнь... Приходит Дютертр. Я подзываю его.
– Садись, я покажу тебе фокус...
И я страшно доволен, когда вытаскиваю из колоды задуманного им пикового туза.
Дютертр сидит против меня на такой же черной парте и болтает ногами. Он смеется. Я скромно улыбаюсь. Подходит Пенико и кладет руку мне на плечо.
– Ну что, дружище?
Сколько во всем этом нежности!
Надзиратель (а надзиратель ли это?..) открывает дверь и вызывает двух товарищей. Они бросают линейки, циркули, поднимаются и выходят. Мы провожаем их взглядом. Со школой для них покончено. Их бросают в жизнь. Теперь пригодятся их знания. Теперь они, как взрослые, смогут проверить свои расчеты на противнике. Странная школа, откуда учеников выпускают поодиночке. И без торжественных проводов. Эти двое даже не взглянули на нас. А ведь судьба, возможно, закинет их далеко-далеко. На край света! Когда после школы жизнь разбрасывает людей, могут ли они поручиться, что свидятся вновь?
А мы, те, что остаемся еще в мирном уюте теплицы, мы опускаем головы...
– Послушай, Дютертр, сегодня вечером...
Но дверь отворяется снова. И я слышу словно приговор:
– Капитана де Сент-Экзюпери и лейтенанта Дютертра – к майору!
Прощай, школа. Начинается жизнь.
– Ты знал, что наша очередь?
– Пенико уже летал сегодня утром.
Если нас вызывают, значит, мы летим на задание – это ясно. Конец мая, отступление, разгром. В жертву приносят экипажи, словно стаканом воды пытаются затушить лесной пожар. Где уж думать о потерях, когда все идет прахом. На всю Францию нас осталось пятьдесят экипажей дальней разведки. Пятьдесят экипажей по три человека, из них двадцать три – в нашей авиагруппе 2/33. За три недели из двадцати трех экипажей мы потеряли семнадцать. Мы растаяли, как свеча. Вчера я сказал лейтенанту Гавуалю:
– Разберемся после войны.
И лейтенант Гавуаль мне ответил:
– Уж не рассчитываете ли вы, господин капитан, остаться в живых? Гавуаль не шутил. Мы прекрасно понимаем, что нет иного выхода, как бросить нас в пекло, даже если это и бесполезно. Нас пятьдесят на всю Францию. На наших плечах держится вся стратегия французской армии! Пылает огромный лес, и есть несколько стаканов воды, которыми можно пожертвовать, чтобы затушить пожар, – ясно, что ими пожертвуют.
И это правильно. Разве кто-нибудь жалуется? Разве мы не отвечаем неизменно: «Слушаюсь, господин майор. Так точно, господин майор. Благодарю вас, господин майор. Ясно, господин майор»? Но теперь, в последние месяцы войны, над всем преобладает одно ощущение. Ощущение нелепости. Все трещит. Все рушится. Все без исключения – даже смерть кажется нелепой. Она бессмысленна в этой неразберихе...
Входим к майору Алиасу. (Он и поныне командует в Тунисе той же авиагруппой 2/33.)
– Здравствуйте, Сент-Экс. Здравствуйте, Дютертр. Садитесь.
Мы садимся. Майор разворачивает карту и обращается к посыльному.
– Дайте сюда метеосводку.
Он постукивает карандашом по столу. Я смотрю на него. Он осунулся. Он не спал ночь. Он мотался взад и вперед на машине в поисках ускользающего, как призрак, штаба – штаба дивизии, штаба корпуса... Он пытался бороться со складами снабжения, которые не обеспечивали его запасными частями. По дороге он застревал в непроходимых заторах. Он организовал также нашу последнюю передислокацию и размещение на новой базе – мы то и дело меняем аэродромы, словно горемыки, преследуемые непреклонным судебным исполнителем. До сих пор Алиасу всегда удавалось спасти свои самолеты, грузовики и десять тонн военного имущества. Но мы понимаем: силы его на исходе, нервы уже не выдерживают.
– Ну, так вот...
Он все стучит и стучит по столу, не глядя на нас.
– Дело очень скверное...
Он пожимает плечами.
– Скверное задание. Но в штабе настаивают... Упорно настаивают... Я возражал, но они настаивают... Вот так-то.
Мы с Дютертром смотрим в окно – небо ясное. Я слышу, как кудахчут куры: командный пункт помещается на ферме, а отдел разведки – в школе. Лето, зреющие плоды, прибавляющие в весе цыплята, колосящиеся хлеба – все это вполне уживается во мне с мыслью о близкой смерти. По-моему, покой этого лета никак не противоречит смерти, и в сладости окружающего я не вижу ни малейшей иронии. Но у меня мелькает смутная мысль: «Лето какое-то ненормальное... Лето попало в аварию». Я видел брошенные молотилки. Брошенные комбайны. В придорожных канавах – разбитые и брошенные автомобили. Брошенные деревни. В одной опустевшей деревне из колонки все еще лилась вода. Чистая вода, стоившая человеку стольких забот, растекалась грязной лужей. Передо мной возникает вдруг нелепый образ: мне чудятся испорченные часы. Будто испорчены все часы. Часы деревенских церквей. Вокзальные часы. Каминные часы в покинутых домах. И в витрине сбежавшего часовщика – целое кладбище мертвых часов. Война... никто больше не заводит часов. Никто не убирает свеклу. Никто не чинит вагонов. И вода, предназначенная для утоления жажды или для стирки праздничных кружевных нарядов крестьянок, лужей растекается по церковной площади. И летом приходится умирать...
Антуан де Сент-Экзюпери
Военный летчик
Майору Алиасу, всем моим товарищам по авиагруппе дальней разведки 2/33; и прежде всего штурману капитану Моро и штурманам лейтенантам Азамбру и Дютертру, вместе с которыми во время войны 1939 - 1940 годов я поочередно вылетал на боевые задания и которым до конца жизни я остаюсь верным другом.
Это, конечно, сон. Я в коллеже. Мне пятнадцать лет. Я усердно решаю задачу по геометрии. Облокотившись на черную парту, я старательно орудую циркулем, линейкой, транспортиром. Я сосредоточен и спокоен. Рядом перешептываются товарищи. Кто-то выводит столбики цифр на классной доске. Менее прилежные играют в карты. Время от времени я глубже погружаюсь в свой сон и поглядываю в окно. На солнце тихонько колышется зеленая ветка. Я долго смотрю на нее. Я рассеянный ученик… Я радуюсь этому солнцу и упиваюсь запахами детства: запахом парты, мела, классной доски. Как хорошо, что я могу укрыться в этом надежно защищенном детстве! Я знаю: сперва детство, школа, товарищи, потом приходит день экзаменов. Ты получаешь диплом. И с замиранием сердца переступаешь порог, за которым становишься мужчиной. Отныне ты тверже ступаешь по земле. Ты начинаешь свой жизненный путь. Ты уже делаешь первые шаги. Наконец ты проверишь свое оружие на настоящих противниках. Линейка, угольник, циркуль - с их помощью ты будешь строить мир или побеждать врагов. Конец забавам!
Я знаю, обычно школьника не пугает встреча с жизнью. Ему не сидится на месте. Муки, опасности, разочарования - все, чем полна жизнь взрослого, школьнику нипочем. Но я странный школьник. Я счастлив тем, что я школьник, и не слишком тороплюсь вступать в жизнь… Приходит Дютертр. Я подзываю его.
Садись, я покажу тебе фокус…
И я страшно доволен, когда вытаскиваю из колоды задуманного им пикового туза.
Дютертр сидит против меня на такой же черной парте и болтает ногами. Он смеется. Я скромно улыбаюсь. Подходит Пенико и кладет руку мне на плечо.
Ну что, дружище?
Сколько во всем этом нежности!
Надзиратель (а надзиратель ли это?..) открывает дверь и вызывает двух товарищей. Они бросают линейки, циркули, поднимаются и выходят. Мы провожаем их взглядом. Со школой для них покончено. Их бросают в жизнь. Теперь пригодятся их знания. Теперь они, как взрослые, смогут проверить свои расчеты на противнике. Странная школа, откуда учеников выпускают поодиночке. И без торжественных проводов. Эти двое даже не взглянули на нас. А ведь судьба, возможно, закинет их далеко-далеко. На край света! Когда после школы жизнь разбрасывает людей, могут ли они поручиться, что свидятся вновь?
А мы, те, что остаемся еще в мирном уюте теплицы, мы опускаем головы…
Послушай, Дютертр, сегодня вечером…
Но дверь отворяется снова. И я слышу словно приговор:
Капитана де Сент-Экзюпери и лейтенанта Дютертра - к майору!
Прощай, школа. Начинается жизнь.
Ты знал, что наша очередь?
Пенико уже летал сегодня утром.
Если нас вызывают, значит, мы летим на задание - это ясно. Конец мая, отступление, разгром. В жертву приносят экипажи, словно стаканом воды пытаются затушить лесной пожар. Где уж думать о потерях, когда все идет прахом. На всю Францию нас осталось пятьдесят экипажей дальней разведки. Пятьдесят экипажей по три человека, из них двадцать три - в нашей авиагруппе 2/33. За три недели из двадцати трех экипажей мы потеряли семнадцать. Мы растаяли, как свеча. Вчера я сказал лейтенанту Гавуалю:
Разберемся после войны.
И лейтенант Гавуаль мне ответил:
Уж не рассчитываете ли вы, господин капитан, остаться в живых? Гавуаль не шутил. Мы прекрасно понимаем, что нет иного выхода, как бросить нас в пекло, даже если это и бесполезно. Нас пятьдесят на всю Францию. На наших плечах держится вся стратегия французской армии! Пылает огромный лес, и есть несколько стаканов воды, которыми можно пожертвовать, чтобы затушить пожар, - ясно, что ими пожертвуют.
И это правильно. Разве кто-нибудь жалуется? Разве мы не отвечаем неизменно: «Слушаюсь, господин майор. Так точно, господин майор. Благодарю вас, господин майор. Ясно, господин майор»? Но теперь, в последние месяцы войны, над всем преобладает одно ощущение. Ощущение нелепости. Все трещит. Все рушится. Все без исключения - даже смерть кажется нелепой. Она бессмысленна в этой неразберихе…
Входим к майору Алиасу. (Он и поныне командует в Тунисе той же авиагруппой 2/33.)
Здравствуйте, Сент-Экс. Здравствуйте, Дютертр. Садитесь.
Мы садимся. Майор разворачивает карту и обращается к посыльному.
Дайте сюда метеосводку.
Он постукивает карандашом по столу. Я смотрю на него. Он осунулся. Он не спал ночь. Он мотался взад и вперед на машине в поисках ускользающего, как призрак, штаба - штаба дивизии, штаба корпуса… Он пытался бороться со складами снабжения, которые не обеспечивали его запасными частями. По дороге он застревал в непроходимых заторах. Он организовал также нашу последнюю передислокацию и размещение на новой базе - мы то и дело меняем аэродромы, словно горемыки, преследуемые непреклонным судебным исполнителем. До сих пор Алиасу всегда удавалось спасти свои самолеты, грузовики и десять тонн военного имущества. Но мы понимаем: силы его на исходе, нервы уже не выдерживают.
Ну, так вот…
Он все стучит и стучит по столу, не глядя на нас.
Дело очень скверное…
Он пожимает плечами.
Скверное задание. Но в штабе настаивают… Упорно настаивают… Я возражал, но они настаивают… Вот так-то.
Мы с Дютертром смотрим в окно - небо ясное. Я слышу, как кудахчут куры: командный пункт помещается на ферме, а отдел разведки - в школе. Лето, зреющие плоды, прибавляющие в весе цыплята, колосящиеся хлеба - все это вполне уживается во мне с мыслью о близкой смерти. По-моему, покой этого лета никак не противоречит смерти, и в сладости окружающего я не вижу ни малейшей иронии. Но у меня мелькает смутная мысль: «Лето какое-то ненормальное… Лето попало в аварию». Я видел брошенные молотилки. Брошенные комбайны. В придорожных канавах - разбитые и брошенные автомобили. Брошенные деревни. В одной опустевшей деревне из колонки все еще лилась вода. Чистая вода, стоившая человеку стольких забот, растекалась грязной лужей. Передо мной возникает вдруг нелепый образ: мне чудятся испорченные часы. Будто испорчены все часы. Часы деревенских церквей. Вокзальные часы. Каминные часы в покинутых домах. И в витрине сбежавшего часовщика - целое кладбище мертвых часов. Война… никто больше не заводит часов. Никто не убирает свеклу. Никто не чинит вагонов. И вода, предназначенная для утоления жажды или для стирки праздничных кружевных нарядов крестьянок, лужей растекается по церковной площади. И летом приходится умирать…
Майору Алиасу, всем моим товарищам по авиагруппе дальней разведки 2/33;
и прежде всего штурману капитану Моро и штурманам лейтенантам Азамбру и
Дютертру, вместе с которыми во время войны 1939 - 1940 годов я поочередно
вылетал на боевые задания и которым до конца жизни я остаюсь верным другом
Это, конечно, сон. Я в коллеже. Мне пятнадцать лет. Я усердно решаю
задачу по геометрии. Облокотившись на черную парту, я старательно орудую
циркулем, линейкой, транспортиром. Я сосредоточен и спокоен. Рядом
перешептываются товарищи. Кто-то выводит столбики цифр на классной доске.
Менее прилежные играют в карты. Время от времени я глубже погружаюсь в свой
сон и поглядываю в окно. На солнце тихонько колышется зеленая ветка. Я долго
смотрю на нее. Я рассеянный ученик... Я радуюсь этому солнцу и упиваюсь
запахами детства: запахом парты, мела, классной доски. Как хорошо, что я
могу укрыться в этом надежно защищенном детстве! Я знаю: сперва детство,
школа, товарищи, потом приходит день экзаменов. Ты получаешь диплом. И с
замиранием сердца переступаешь порог, за которым становишься мужчиной.
Отныне ты тверже ступаешь по земле. Ты начинаешь свой жизненный путь. Ты уже
делаешь первые шаги. Наконец ты проверишь свое оружие на настоящих
противниках. Линейка, угольник, циркуль - с их помощью ты будешь строить мир
или побеждать врагов. Конец забавам!
Я знаю, обычно школьника не пугает встреча с жизнью. Ему не сидится на
месте. Муки, опасности, разочарования - все, чем полна жизнь взрослого,
школьнику нипочем. Но я странный школьник. Я счастлив тем, что я школьник, и
не слишком тороплюсь вступать в жизнь... Приходит Дютертр. Я подзываю его.
- Садись, я покажу тебе фокус...
И я страшно доволен, когда вытаскиваю из колоды задуманного им пикового
туза.
Дютертр сидит против меня на такой же черной парте и болтает ногами. Он
смеется. Я скромно улыбаюсь. Подходит Пенико и кладет руку мне на плечо.
- Ну что, дружище?
Сколько во всем этом нежности!
Надзиратель (а надзиратель ли это?..) открывает дверь и вызывает двух
товарищей. Они бросают линейки, циркули, поднимаются и выходят. Мы провожаем
их взглядом. Со школой для них покончено. Их бросают в жизнь. Теперь
пригодятся их знания. Теперь они, как взрослые, смогут проверить свои
расчеты на противнике. Странная школа, откуда учеников выпускают поодиночке.
И без торжественных проводов. Эти двое даже не взглянули на нас. А ведь
судьба, возможно, закинет их далеко-далеко. На край света! Когда после школы
жизнь разбрасывает людей, могут ли они поручиться, что свидятся вновь?
А мы, те, что остаемся еще в мирном уюте теплицы, мы опускаем головы...
- Послушай, Дютертр, сегодня вечером...
Но дверь отворяется снова. И я слышу словно приговор:
- Капитана де Сент-Экзюпери и лейтенанта Дютертра - к майору!
Прощай, школа.
