МАТЕРИАЛЫ 1-Й ЛЕТНЕЙ МОЛОДЕЖНОЙ НАУЧНОЙ ШКОЛЫ с. 43

С. А. Ковалев

РОЛЬ СОЗЕРЦАНИЯ В ФИЛОСОФИИ
ПЛАТОНА И АРИСТОТЕЛЯ

Начиная с основания древнегреческой философии, созерцание играет ведущую роль в развитии знания и самосознания науки. Греческие философы первыми открыли, разработали и осмыслили созерцание в рамках рационального подхода в познании. Причем оно выполняло различные функции в познавательной деятельности. Созерцание было основой образа жизни отдельных философов; в другом варианте оно выступало в качестве метода познания, - (высшей); возможна также его трактовка как способа мировосприятия. Как правило, когда речь идет о специфических чертах греческого мировоззрения, то следует указать на то, что оно было по преимуществу созерцательным. Это относилось ко всем сторонам жизни греческих полисов. Речь идет о постоянном подчеркивании превосходства созерцательной жизни (жизни мудреца) в противоположность трудовой деятельности, политической практике, вообще всякому действованию. Жизнь мудреца представлялась как постоянное созерцание божественного, вечного и беспредельного Космоса, представляющее собой единый живой организм. Причем созерцание высшей истины бытия было основано на самопознании, на самоиспытании, т. е. движении познания от индивида к универсуму, через поиск последнего в самом себе. Следует отметить, что в рациональном варианте созерцание включает в себя интуицию, умозрение, воображение, фантазию и другие элементы, для него характерные. Однако сфера действия созерцания этими рамками не ограничена, как не ограничен ими и человеческий опыт. В иррациональном опыте созерцание уже выходит за рамки рациональной установки и ориентируется на мистический, религиозный или другой смысл постижения Абсолюта.

Итак, многообразие форм созерцания изначально основано на различиях познавательных установок самого мыслителя. Скажем, часть древнегреческих философов рассматривала созерцание в качестве образа жизни и смысла своего существования. Его можно условно определить следующей максимой: умный пытает других, а мудрец самого себя и через самоиспытание открывает высшие истины, недоступные другим людям.

Классическим примером такого типа философов был Гераклит, утверждавший, что его никто не учил, а все высшие истины он выпытал из самого себя. По словам Диогена Лаэртского, Гераклит с детства заставлял себя удивляться себе, "в молодости утверждая, что он ничего не ведает, а взрослым - что знает все. Он не был ничьим слушателем, а заявлял, что сам себя исследовал и сам от себя научился".

В Греции, начиная с VI в. до н. э., появляется целый класс людей, которые посвятили себя созерцательной жизни, т. е. поиску гармонии мироздания, поиску всеобщих оснований бытия (стихий) будь то Вода, Воздух, Огонь, Земля, Число, Беспредельное. Человек был частью этой стихии, а поэтому одной из его задач было спокойно закончить земную жизнь перед лицом самой стихии, восстановив тем самым целостность первоначала, которую он нарушил своим рождением и отделением от него. Анаксимандр так охарактеризовал эту метаморфозу: "А из каких [начал] вещам рожденье, в те самые и погибель совершается по роковой задолженности, ибо они выплачивают друг другу правозаконное возмещение неправды [=ущерба] в назначенный срок времени".

Характеризуя раннюю греческую философию как созерцательную по преимуществу, следует видеть в этом не слабость ее, а исторически определенный, тем самым и оправданный метод познания и постижения Абсолюта. Созерцательность у них не есть бездеятельность, а наоборот, это высшая способность человека, его умственных возможностей постижения предела познания в его целостности, непосредственности, единстве, многообразии его проявлений. И хотя вся философская традиция до Платона была в меньшей степени ориентирована на понятийное мышление, она в своей основе была глубоко интуитивной, созерцательной. Можно добавить, что ранняя классика еще не знала, не выделяла в философии такие ее составляющие, как онтология., гносеология, методология и др. В силу слабого развития науки, доказательство принципов развития, всеобщей связи, детерминизма осуществлялось не на гносеологическом уровне, а на космологическом, с включением большого числа мифологических сюжетов, религиозных и художественных образов.

Следовательно, на этом уровне развития философии не могли еще появиться системы или теории, построенные на дискурсивно-понятийных основаниях. Мышление двигалось не от частей к целому, а, наоборот, от целого к его частям. Абсолютно совершенной "вещью" считалась лишь одна "вещь", одно произведение искусства - космос, оформленный как единое, живое целое, мирами разгорающийся и мирами потухающий огонь.

Итак, античное мировоззрение есть созерцание по смыслу своей познавательной установки на познание гармонии космоса. Однако дать знание космоса как единого и неделимого без знания частей, его составляющих (в силу неразвитости науки того времени), мог лишь один способ познания - созерцание (=умозрение). Здесь следует заметить, что греческие философы делали различия между данными понятиями, обозначая их одним словом - теория (theoria), в отличие от знания, связанного с мнением (doxa), источник которого - чувственность. Отсюда следует с необходимостью, что исторически первой формой теоретического познания было созерцание (умозрение) с главной установкой на непосредственное и целостное видение предмета. Конкретное здесь еще логически не развито как единство многообразных определений. Сама личность философа еще не расщеплена на многообразие тех ролей, которые он вынужден играть в современном обществе, а представляет собой органическое целое с космосом. По этому поводу Ницше высказался решительно и определенно, предлагая рассматривать всех философов до Платона как единое явление, неразрывно связанное общими идеями и задачами, хотя способы их решения различались в каждом конкретном способе построения теории. Они говорили сами от себя, их деятельность направлена на них самих, и в этом смысле они были великими и смелыми одиночками. И только позднее, начиная с Платона, философская мысль стала развиваться на основе предыдущих идей, а потому мы уже можем говорить о смешанном типе философа. "Все эти люди, - пишет Ницше, - вырублены сразу из целого камня. Между их мыслями и их характером господствует строгая необходимость. У них нет никаких условностей, потому что тогда не было сословия философов и ученых. Все они - в великом одиночестве, как единственные люди, которые жили тогда для одного только познания". И далее: "Верно сказано, что народ характеризуется не столько своими великими людьми, сколько способом, которым он их познает и почитает".

Таким образом, если рассматривать философов сквозь призму созерцания, то можно говорить о различных типах мыслителей в античной Греции. Следует выделять среди них тех, кто смысл своей жизни видел в чистом умозрении и передаче полученных посредством него истин своим единомышленникам. Они уходили от активной общественной, политической жизни и оставались наедине с собою ради чистой теоретической деятельности. Как правило, такие философы пользовались у греков большим уважением, несмотря на все странности их поведения и общения с людьми. Другие занимались передачей знаний, полученных мудрецами. Их называли учителями мудрости, что также определяло их высокий статус в социальной структуре общества. По сути дела они распространяли полученные знания по всей Греции, а также за ее пределы. Совсем редким был тип философа, в котором бы совмещались две эти особенности: мыслить и учить. В рассматриваемое нами время таковых было лишь двое: Платон и Аристотель. Они сумели создать не только яркие, оригинальные философские системы, но и собственные школы, в которых обучались их ученики и последователи. Таким образом, созерцание как способ постижения смысла высших истин бытия объединило их в единое целое.

В общем, говоря о специфике античного созерцания, укажем на материальный и математически-интуитивный его характер. Оно основано на непосредственной чувственной интуиции, что определяет оригинальность и специфику греческой философии. Отметим, в связи с этим, что античный принцип познания мало ориентирован на логические категории и дискурсивно-логическое знание. Тождество материального и идеального просматривается в большинстве философских систем, что составляет основу античного мировоззрения. К примеру, числа пифагорейцев тождественны с вещами, Логос Гераклита отождествляется с мировым огнем, у Диогена Аполлинийского мышление тождественно с воздухом и т. д. Это тождество, естественно, воплощено в созерцании как одной из главнейших форм познания античной философской традиции.

Укажем также еще на одну особенность античного стиля мышления, суть которой состоит в единстве созерцания и мышления. Тем самым воплощается так называемая аутентичность сознания. Нет еще и речи о различии между вещью и идеей, предметом и образом. Это порождает синкретичность античного мышления, связавшего неразрывно миф и религиозно-чувственные представления о мире, непосредственно-интуитивное угадывание смысла бытия. Поэтому, рассматривая особенности развития данного этапа философии, можно говорить о нем как о созерцательном отношении к миру в целом и вещам в отдельности. Мысль еще не опосредована понятийным и логико-семантическим отношением к действительности. Предмет созерцания выступает по отношению к объекту как внешний, непосредственно данный ему в познавательном отношении, например, единое Платона или мыслящее самого себя мышление Аристотеля.

Подводя итог вышесказанному, мы можем отметить особенности античного созерцания. Акт созерцания возможен лишь в том случае, когда предмет переживается непосредственно, в единстве всех его качественных и количественных характеристик, как целостный и органический синтез всех его связей и отношений с целым. Скажем, как отношение платоновского Единого с эйдосами вещей.

Акт созерцания есть выражение чувственного и духовного единения к причастности к высшим формам бытия через философствующий разум.

Переходя к оценке роли созерцания в философии Платона, отметим кратко влияние Сократа на учение Платона. Сократ одним из первых греческих философов решительно отказался от созерцания "дел божественных" , т. е. познания природных и астрономических явлений. Он не стал искать очередную первопричину бытия или стихию, считая, что это превосходит возможности и способности нашего разума. Впервые Сократ призвал к познанию сущности человека, так как прежде чем знать что-либо, надо знать, что я такое есть и на что я могу претендовать в своем стремлении познавать иные формы бытия. Впервые с такой постановкой вопроса возникла проблема нравственного начала в человеке. Философия была ограничена им нравственной сферой, т. е. решением проблем нравственного поведения человека, вопросами добра и зла, блага, добродетели, справедливости и других.

По сути дела Сократ нанес удар по предшествующей античной традиции, связанной с натурфилософией. Был разрушен идеал прежних философов, находивших в созерцательной жизни высший смысл своего существования. Сократ заменил его нравственным идеалом, определяющим основы развития человеческого "я". Сократ полагал, что достоверное знание может быть достигнуто только с помощью понятия, строго фиксирующего в предмете познания его сущность, общие родовые признаки предмета. Впервые в истории философии понятие стало действительным орудием познания. Но открытый метод Сократ распространил только на этику. Сократовский метод определения понятий Платон распространил на онтологию, теорию познания, психологию, этику, политику и так далее. Он определил идею как "образ", "вид" в вещах. По определению Платона идея имеет несколько смыслов. Во-первых, она есть причина или источник бытия вещей, их свойств и отношений; во-вторых, образец, взирая на который, демиург творит вещи; в-третьих, цель, к которой как к верховному благу стремится все существующее. Важнейшим для Платона в понятии "идея" является ее онтологический и телеологический смысл. У Платона различные виды бытия строго соответствуют видам познания, направленным на бытие. Роды и виды бытия - это отношение идеи ко многим вещам. Виды есть результат деления рода.

Созерцание у Платона выражало не только философское содержание, но и научное, так как определялось исследованием универсума в целом (Тимей), а также познанием космологии, математики, музыки и др. Особенно глубоко это проявилось в математических исследованиях его школы, поэтому можно говорить о платоновской школе математики в античности. Созерцательная компонента его мышления направлена на познание мира как целостного образования, представляющего собой мировое тело, несущее в себе меру и существующее по закону гармонии.

Другая характеристика мирооощущения Платона заключена в его умении как использовать старые мифы, так и создавать новые. Его мощное воображение создает новую мифологию, приспосабливая старые мифические сюжеты к потребностям его философии. Отсюда и живая форма их изложения - диалоги, позволяющие передать диалектику природного и социального развития их драматизм и трагизм. Согласно Платону, познание идей есть созерцание умом самих сущностей, а не одних лишь теней сущностей (Госуд. 7. 532с - 534b). Посредством созерцания ум, согласно Платону, восходит к постижению идеи, понимаемой как первоначало сущего. Проявление этого подхода связано с отысканием во многом единого или общего начала. Благодаря этой мыслительной операции, т. е. отысканию единого и общего, душа через понятие созерцает саму "идею", взятую в онтологическом смысле. С созерцанием Платон связывал способность души умозреть формы, фигуры и рациональную сущность вещей. Следует отметить, что Платон, как и все предшествующие философы, исходит из принципа тождества созерцания и мышления. К созерцанию высшего бытия с точки зрения Платона ведут несколько ступеней. Последовательное восхождение по ступеням созерцания приводит философа к результату, который представляет собой "нечто удивительно прекрасное по природе" (Пир, 210е).

Философ, созерцающий идею прекрасного, воспринимает ее в своей целостности и непосредственности, в ее объективности и чистоте, независимых от чувственных условий определений отношения пространства и времени и т. п. характеристик. Само созерцаемое лишено множественности, делимости и становления; оно самотождественно, неизменно, непреходяще и выражает природу вечной сущности. Прекрасное само по себе не имеет ни образа (безобразно), ни формы (бесформенно). Оно "бесцветное, бесформенное, неосязаемая сущность души - разума" (Федр, 247с). Созерцать истинно сущее мешает, по мысли Платона, несовершенство нашего мышления; мы больше привычны к чувственному восприятию и представлению, к созерцанию чувственных вещей. Здесь можно вспомнить ответ Платона кинику, что "лошадность" можно видеть лишь внутренним умственным зрением, а не внешним. Чувственное, рассудочное знание страдает тем, что оно незаконорожденное рассуждение, которое переносит знание чувственных вещей на область нечувственного, в мир умозрительных сущностей, полагая, что и сами идеи находятся в том же пространстве, как и вещи.

"Мы точно грезим и полагаем, - пишет Платон, - будто все существующее должно находиться в каком-то месте и занимать какое-нибудь пространство, а то, что не находится ни на земле, ни на небе, то и не существует" (Тимей, 52b). Идеи не имеют чувственно воспринимаемой формы, это иллюзия, порожденная неверным представлением о сущности идеи, которая по своей природе всегда сверхчувственна, умозрительна, запредельна по отношению к чувственному миру. Реально существует не сам предмет материального мира, а его бестелесная, умопостигаемая сущность (Филеб, 51c-d).

Созерцаемые идеи у Платона не есть продукт нашего размышления, или понятие субъекта самого по себе, а формы бытия сущности предмета. Учение Платона есть онтология, т. е. учение об эйдосах как сущем самом по себе, чистой форме бытия, а не сознания. Высшее бытие выражено не в идее истины прекрасного, а в идее блага. "Благо не есть сущность, но по достоинству и силе стоит выше пределов сущности" (Гос., V1, 505b). В отношении к предметам благо дает "не только способность быть познаваемыми предметами, но и способность существовать и получать от него сущность" (Тим., VI, 509b; 511b). Платон выявляет целесообразность в акте созерцания, где идея блага соединяет, стягивает в себе все множество идей в единое живое целое, стремящееся осуществить себя в высшем синтезе и единстве, чем по существу и является сама идея блага. Сам же порядок отношения идей предполагает и иерархию целей. Будучи целью (telos), оно в то же время и благо (agathon) (Филеб, 53е-54d). Это бытие и есть сущность всех вещей, которая постоянно подвержена изменению (генезису), она их образец. Для вещи обладать благом есть счастье, душа же всю свою деятельность направляет на достижение блага. Лишь созерцая идею блага, справедливое становится пригодным и полезным, а без идеи блага все человеческие знания, даже наиболее полные, были бы совершенно бесполезны (Гос., 505a-b).

Платон развивает идею об объективной целесообразности, или телеологию. Созерцание сущности идей доступно богу, для человека же это знание недостижимо. Созерцательная жизнь предполагает соответствующую жизнь (Софист, 248е). Бог совершенно благ. Он сам и есть благо. Направляя мир к благой цели, он создает его по собственному подобию, согласно идее совершеннейшего, живого существа. Созерцая благо, человек хочет познать бога; и желая обладать благом, он становится причастным богу. Бог есть начало всех вещей, он их причина и конец.

Он: 1) начало, так как от него все происходит; 2) середина, так как он сущность всего, что имеет происхождение; 3) конец, так как все к нему стремится как к цели. Благо выше всякого бытия и познания. Разумность проявляется у Платона в целесообразности. Благо, таким образом, сближается с целесообразностью, которая, по мысли Платона, есть соответствие вещи своей идее. Постигнуть "благо" вещи - значит понять ее идею, свести многообразие чувственных явлений, причинно обусловленных, к безусловно целесообразному единству, т. е. закону (Федр, 249в-с; 265d-e).

Общий закон для вещей становится для них благом, тогда как частные законы - частное благо. Мир истинно сущего бытия определяется благом. Ему противостоит мир небытия, мир чувственных вещей. Небытие - это материя, беспредельное, безграничное начало, условие пространственного обособления вещей, причина их множества, та всеобщая "кормилица", "восприемница" всякого рождения и возникновения. Мир чувственных вещей - мир непрерывного становления. Вещь есть единство сущего и несущего, бытия и небытия, тождественного и нетождественного, неизменного и изменчивого. Идея вечна, самотождественна, безотносительна, независима от условий пространства и времени. Душа в своем высшем проявлении познавательных способностей "направляется туда, где все чисто, вечно, бессмертно и неизменно" (Федон, 79d). Созерцая, душа решительно и безусловно стремится к вечному, а не меняющемуся и становящемуся миру вещей. Она подобна "божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному, неразложимому, постоянному и неизменному в самом себе" (Федон, 80е). Созерцаемое знание - бесцветная, бесформенная неосязаемая сущность, зримая лишь для кормчего души - разума (Там же, 247c-d). "Так созерцаем мы и душу, наполненную множеством зол" (Гос., 611d). Созерцая истину, душа испытывает истинное удовольствие и радость. Следуя за богом, и уподобляясь ему, она увлекается вращательным движением неба. В этом круговращении душа созерцает знание неизменное, существует как истинно сущее (Федр, 247d-e). Таким образом душа созерцает сущее. Лишь немногие души достигают созерцания сущего, большинство же довольствуется лишь представлением его (Федр, 248в).

Платон дает классификацию знания, выделяя в нем различные уровни. Знание, во-первых, есть чувственное восприятие, во-вторых, знание есть правильное мнение. И в-третьих, знание есть правильное мнение со смыслом. Вывод Платона таков: посредством чувственного восприятия невозможно умозаключение, а также никакое знание о сущности. Из предмета ложного мнения нельзя вывести никакой лжи. Ложное мнение невозможно. Лжи нет ни в ощущениях, ни в чувственных образах. Определение лжи, по Платону, невозможно, если ему не предшествует определение самого знания (Теэтет, 199c-200d). Знание и правильное мнение - это не одно и то же. Для возникновения знания необходимо, чтобы к истинному мнению присоединилось еще нечто, а именно - смысл. Таким образом, знание не есть ни правильное мнение, ни соединение его со смыслом, ни чувственные ооразы и представления. Знание - это синтез чувствености и ума; знание - это умом осмысленные чувства. К примеру, политики правят, основываясь не на знании, а на правильном мнении, тогда как знание выше правильного мнения. Смысл и причина знания - припоминание. Найти знание в самом себе - это и есть припоминание. Бессмертная душа, вселяясь в человека, приобретает телесную оболочку, становясь смыслом и сущностью человеческого бытия. Она прежде созерцала истинно сущее бытие и, следовательно, душа сохранила знание о нем, даже будучи заключенным в темницу тела, которое далеко удалено от истины и истинного знания. "Будучи связанными, мнения становятся, во-первых, знаниями и, во-вторых, устойчивыми. Поэтому-то знание ценнее правильного мнения и отличается от правильного мнения тем, что оно связано" (Менон, 97d-98а). Правильное мнение - "середина" между знанием и чувственностью. Это понятие "середина" есть диалектическое опосредование категории перехода и связи. К примеру, Эрот - сын богатства и бедности, Пороса и Пении, он соединяет в себе и отца и мать. Он ни смертен, ни бессмертен, ни богат, ни нищ, он "середина" между мудростью и невежеством и т. д. С точки зрения А. Ф. Лосева, в диалоге "Пир" Платон рассматривает единство знания и чувственности не в статике, а как их единство в становлении (Пир, 203в-204а). Эрот представляет собой единство познавательного и созерцательного восхождения к интуиции прекрасного как интуиции ума.

Чтобы созерцать горнее, необходима привычка в созерцании. Сначала раскованному узнику легче смотреть на тени, а затем на отражения в воде фигур. И только после этого возникает способность узнавать предметы. Упражнение в созерцании дало возможность видеть ночные светила и звезды; и только потом он сумел бы в завершение этих упражнений созерцать Солнце само по себе, а не его отражение в воде. Он сумел бы тогда познать Солнце как причину всего сущего ("Миф о Пещере"). Узник Пещеры принимал за истинное знание созерцание чувственно воспринимаемых теней сущего. Высшее же есть идея "блага", которое не есть ни бытие, ни знание, так как им порождается и то, и другое (Пример, Солнце и зрение). Благо "в мыслимом месте" по отношению к уму и созерцаемому умом принадлежит и Солнцу "в мыслимом месте", зрению и зримому.

Познающая душа направлена на созерцание того, что озаряется истиной и сущим. Если же она не способна вырваться из созерцания того, что покрыто мраком, и что обусловлено чувственностью рождается и погибает, так как руководствуется лишь мнением. Истинное содержание знания возникает в душе лишь при созерцании блага (как глаз Солнце); оно есть причина знания и истины, постигнутых высшей способностью души - умом. Природа блага, таким образом, выше знания и истины. Род познаваемого постигается не чувствами, не воображением, а только мыслью. Это и есть "мыслимое" (noeton). В мыслимом есть две части. В первой части душа основывается на предположениях и не доходит до начала, не поднимается выше предположений, она пользуется при этом образами и подобиями, запечатленными на земных предметах (Гос., VI, 511а). Во втором случае душа идет не к "концу", а к "началу", душа сводит все к идее блага, что выше всех предположений (Гос., VI, 511в-с). Созерцание "блага" выводит душу за пределы ограничивающие ее на предшествующих этапах познания. "Благо" (to agathon) есть и знание и бытие.

Главный вопрос созерцания: отношение знания и бытия к благу - вершине пирамиды, построенной Платоном в теории познания, начиная с материи до самых высших родов бытия. Теорию о видах и родах знания Платон подробно разрабатывает в шестой книге "Государства". Мышление, по мнению Платона, лишено всего чувственного, темного, материального и опосредованного; его стихия непосредственное созерцание внечувственных, интеллектуальных сущностей. У Аристотеля этот вид знания соответствует "мышлению о мышлении", у неоплатоников это включено в понятие интеллектуальной интуиции (умное видение). Непосредственное интеллектуальное созерцание предметной истины является той сферой, где ум находится в своей стихии, он познает ради самого себя. Платон определяет рассудок так же как вид интеллектуального знания, когда ум познает уже не ради самого ума, а ради чувственных вещей. Рассудок не является непосредственным знанием, как интеллектуальная интуиция, а познает опосредованно, т. е. дискурсивно. Он посредник между умом и мнением. Его деятельность - выше чувств и ниже разума. Чувственность имеет две составляющие: вера и подобие. "Вера" воспринимает вещи в качестве существующих и утверждает их в этом качестве. "Подобие" же - не вид восприятия, а представление вещей, т. е. интеллектуальное действие с чувственными образами вещей. От мышления оно отличаетсяч тем, что здесь нет действия с чистыми эйдосами. "Подобие" отлично от "веры", удостоверяющей существование вещей. Оно мыслительное построение, основанное на "вере".

Знает, по Платону, только тот, кто созерцает истину. Прекрасное знает и мыслит лишь тот, кто может созерцать прекрасное само по себе, а также то, что причастно ему. Тот, кто причастное не принимает за прекрасное, а прекрасное за причастное ему. Это умение, по Платону, есть истинное знание. Мнение не есть незнание, но и не знание, оно темнее знания и светлее незнания. (Гос., V, 478c-d). Кто справедливое может усматривать, но не знает самого справедливого, тот лишь обо всем мнит, но не знает, о чем имеет мнение. Созерцающий же само неделимое, всегда само себе равное, знает все о чем мыслит, но не мнит.

"Идея" созерцается лишь посредством знания, следовательно, речь может идти только об идеях и ни о чем другом. Истинно сущая идея постигается только умом. Математические предметы и отношения постигаются деятельностью рассудка. Это - второй вид знания. Чувственные вещи постигаются мнением, о них не может быть достоверного знания. Знание математических предметов - "середина" между подлинным знанием и мнением. Они причастны и вещам, и идеям. Это единство истинного знания и мнения. Вещи познаются лишь посредством интеллекта.

Совершеннейшее знание, согласно Платону, есть диалектика. Это учение о познании в его высших родах, учение о бытии. Идеи представляют собой истинно сущие роды бьггия. Диалектика - прежде всего онтология, т. е. учение о прообразах и причинах вещей чувственного мира. "Идеи" вечны, не рождаются и не погибают, не изменяются, всегда себе тождественны, безотносительны в своем бытии.

Ковалев Сергей Алексеевич - канд. филос. наук, докторант кафедры онтологии и теории познания философского факультета СПбГУ

ПРИМЕЧАНИЯ
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 360.
Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. С. 127.
Фр. Философия в трагическую эпоху. 1994. С. 196.

©СМУ, 2002 г.

Учение Аристотеля - объективный идеализм. Оно сложилось в результате критики учения Платона об идеях. Эта теория (об идеях) несостоятельна по ряду причин:1. Идеи Платона суть простые копии, или двойники, чувственных вещей и не отличаются от них по своему содержанию. 2. Так как Платон отделил мир идей от мира вещей, то идеи ничего не могут дать существованию вещей. И хотя Платон утверждает, будто вещи причастны к идеям, эта их причастность просто метафора. Учение Платона не может объяснить отношение идей к вещам еще и потому, что Платон отрицает способность идей быть непосредственно сущностями вещей. 3. Утверждая, будто идеи относятся к другим идеям, как общее к частному Платон впадает в противоречие. При таком понимании каждая идея есть одновременно и сущность, так как будучи общей, она присутствует в менее общей, и несущность, так как сама она в свою очередь причастна к стоящей над нею более общей идее, которая и будет ее сущностью. 4. Платоновское учение о сущности идей независимых по отношению к вещам чувств мира приводит к нелепому выводу: так как между идеями и вещами есть сходство и так как по Платону, для всего сходного должна существовать идея, то кроме идеи, например человек и кроме соответствующих ей вещей, должна существовать идея того сходного, что существует между ними. Далее для этой новой идеи человека и для находящейся под нею первой идеи и ее вещей должна существовать еще одна - третья - идея... 5. Обособив идеи в мир вечных сущностей, отличный от изменчивого чувственного мира, Платон лишил себя возможности объяснить факты рождения, гибели и движения. По Аристотелю каждая единичная вещь есть единство материи и формы. Форма нематериальна, но она не есть и потусторонняя сущность. Форма есть действительность того возможностью чего является материя. Например, если кирпич, является формой глины, рассматриваемой как материю, то формой этой материи будет дом. Однако так мы поднимаемся до формы, которую уже нельзя рассмотреть как материю. Такой предельной формой является перводвигатель или бог. - идеализм. Исходная точка - существование независимой от субъекта объективной действительности. Ощущения человека являются отражениями, копиями предметов внешнего мира. Таким образом источником познания является чувственный опыт, а ощущение предполагает независимый от сознания предмет восприятия. Логика по Аристотелю - наука о доказательстве, а также о формах мышления, необходимых для познания. Аристотель главное значение придает достоверным и необходимым выводам, а не выводам вероятности и возможности. Поэтому он на первый план выдвигает движение мысли от общего к частному (дедукция) а на индукцию обращает мало внимания. Космология и физика. Космология - геоцентрическая. Земля - шар. Источник движения - бог (перводвигатель). . Одним из важнейших принципов является учение о целесообразном в природе. Этот принцип распространяется на все бытие и даже на бога. Эта целесообразность является внутренней и бессознательной целесообразности природы Научное созерцание есть высшая доблесть, наиболее совершенный вид блаженства. Созерцательная деятельность разума существует ради себя самой, не стремится ни к какой внешней цели и заключает в себе ей одной свойственное наслаждение. Аристотель Перенял у Платона идею о том, что подлинное знание содержится в понятиях , так как это знание логическое. Но, по Аристотелю, Оно находится не только в сверхчувственном мире, но и в мире чувственном. Таким образом, Аристотель Признаёт необходимость явлений чувственного мира для знания → реализм. Понятие не противопоставлено действительности, а идеи вещам, так как идеи осуществляются в мире действительности. Аристотель эмпирик , он сначала исследует частные явления, а затем переходит к общему.Аристотелю Принадлежит теория о научном доказательстве: В основе всех наук лежит начало, которое познаётся непосредственно разумом, без участия эмпирических чувств – это аксиома с Аристотеля начинается разработка формальной логики.Познание направлено на постижение сущности вещей, но, по Аристотелю, общее познаётся из частного. Само знание – это система понятий, сочетающихся между собой логическим законом → знание имеет логическое основание. Источник знания – в способности разума усматривать всеобщееВсякое развитие – переход от возможности к реализации. Материя – пассивное начало, материал для формы, бытие как потенция (возможность бытия). Форма – это сумма свойств, отличающих один предмет от другого. Сущность и вещь, также как материя и форма, не существуют в отрыве друг от друга (как у Платона). Форма является конечной целью, к которой стремится всё существующее Душа человека дает смысл и направленность жизни. Душа есть причина и начало живого тела, ведь душа – причина как источника движения, как сущность одушевленного тела. Тело – материя органического вещества. Как форма господствует над материей, так и душа над телом, разум над чувствами.Первая – растительная душа, которой обладают растения. Она обладает способностью размножаться и осуществлять обмен веществ. Вторая – чувственная, ею наделены животные, которые отличны от растений тем, что обладают способностью воспринимать формы с помощью ощущений. Третья – разумная, присущая человеку, она познает и думает. Теория познания строится с позиции эмпиризма, суть вещей познается с помощью ощущенийПод диалектикой Аристотель понимал средство разрешения противоречий, с которыми сталкивается знание на уровне единичного. Сущность не может быть противоречивой, поэтому на уровне сущностной диалектика исчезает. Диалектика – низший уровень логики, она связана с движением от знания единичного к знанию общего. Формами истинно научного знания явл-ся понятия, постигающие сущность вещи. Сформулировал логические законы : з-н тождества (понятие должно употребляться в одном и том же значении в ходе рассуждения); з-н противоречия (не противоречь сам себе) и з-н исключенного третьего (А или не-А истинно, третьего не дано). Этика. Добродетель – то, что служит интересам об-ва, что укрепляет социальный порядок.

Философия. Лучший путь к развитию созерцающего (понимающего) разума - глубочайшее усвоение философии, и только мировой философии как вселенской дискуссии

Лучший путь к развитию созерцающего (понимающего) разума - глубочайшее усвоение философии, и только мировой философии как вселенской дискуссии, вечного спора всех обо всем интересном и важном для человека. Это лучшая возможность избежать релятивизма в нравственности и познании, а учение об относительности истины как якобы единственной формы ее существования представляет собой одну из самых разрушительных опасностей для отдельного человека и всех людей.

Философия как образование полезна, лишь когда она изучается в качестве истории критики мира, мира естественного и мира культуры, - совместных усилий человечества по выработке истины, принадлежащей всем. Исторические и логические истоки образовательного движения при этом важно понять как постепенное расширение сообщества философов. Научное мировое сообщество неразрывно сливается с мировым образовательным сообществом.

Чтобы стать и оставаться правильным, образование должно распространять дух свободной критики, ориентированный на бесконечные задачи. Дух, творящий новые, бесконечные идеалы, дух универсальной теоретической рефлексии.

Философия... Нам, пожалуй, следует отделять философию как исторический факт своего времени от философии как идеи, идеи бесконечной задачи. Любая исторически действительная философия - это более или менее удавшаяся попытка воплотить руководящую идею бесконечности и даже универсальности истин. Практическим идеалам, от которых человек не смеет отклониться всю свою жизнь без чувства вины и раскаяния, недостает ясности и отчетливости, но они предвосхищаются в многозначной всеобщности.

Естественный человек (скажем, дофилософской эпохи) во всех своих делах и заботах ориентирован на мир. Поле его жизни и деятельности - это пространственно-временной окружающий его мир, в который он включает и самого себя.

То же справедливо и для теоретической установки, которая первоначально есть не, что иное, как установка неучаствующего наблюдателя мира, при этом демифологизируемого.

Философия видит мир как универсум сущего, и мир превращается в объективный мир, противостоящий представлениям о мире. Истина становится, следовательно, объективной истиной.

Философия начинается поэтому как космология; сначала она направляет теоретический интерес на телесную природу, и это будто бы разумеется само собой - ведь все данное в пространстве и времени в любом случае имеет формулой своего существования телесность. Люди и животные не просто тела, но взгляду, направленному на окружающий мир, они являются как нечто телесно сущее, значит, как реальности, включенные в универсальную пространство-временность.

Так что любые душевные явления, явления любого Я - переживание, мышление, желание - характеризуются определенной объективностью. Жизнь сообществ, таких, как семьи, народы и т.п., видится при этом сведенной к жизни отдельных индивидов. Духовная связь благодаря психофизической каузальности лишается чисто духовной преемственности, всюду вторгается физическая природа.

Эта объективная, незаинтересованная, бескорыстная, собственно познавательная теоретическая установка - философская, созерцательная, осмысливающая мир1, - диктует педагогике особую и важную заботу. Она связана с развитием в человеке так называемых дианоэтических добродетелей: созерцания, совершенств любознательного разума. Это благоразумие, мудрость, способность к наукам и искусствам. Созерцательная деятельность разума, созерцательный труд души дают то величайшее и только им свойственное наслаждение, без которого невозможно достижение блаженства как одной из целей жизни.

Самодостаточное, не ориентированное на практику познание - созерцание истины - бесконечно важно не только для личности, но и для человечества. Довлеющее себе познание необходимо для прикладных достижений науки.

Все это, вместе взятое, требует от воспитателя сугубого внимания к развитию теоретической установки у его подопечных.

Как и человечеству в целом, отдельному человеку важно сохранить «удивление» - модификацию исходного природного любопытства - как предпосылку и значительную часть содержания интереса к жизни. (Отметим огромное значение самой проблематики интереса к жизни для педагогики.) Вне постоянно поддерживаемого интереса к неисчерпаемой сложности мира наших воспитанников ждет опасная, разрушительная скука, сплин, хандра (см. «Евгений Онегин» А.С. Пушкина). Без этого интереса человек не сможет желать универсальной жизни и универсальной истины, т.е. собственно человеческой жизни и истины как таковой.

От практической установки познающего субъекта резко отличается в любом смысле непрактическая «теоретическая» установка, установка «удивления», из которой гиганты первого кульминационного периода греческой философии - Платон и Аристотель - выводили начало философии.

Человека охватывает страсть к созерцанию и познанию мира, свободная от всяких практических интересов, и в кругу познавательных действий и посвященного ей времени преследуется и творится не что иное, как чистая «теория». Другими словами, человек становится незаинтересованным наблюдателем, озирающим мир, он превращается в философа; или скорее жизнь его мотивируется новыми, лишь в этой установке возможными целями и методами мышления, и, в конце концов, возникает философия, - и он сам становится философом.

Конечно, рождение теоретической установки, как и все исторически ставшее, имеет свою фактическую мотивировку в конкретной связи исторических событий.

Возникающий теоретический интерес, то самое «удивление», есть модификация любопытства. Его изначальное место - в естественной жизни. Оно объяснимо как участие в «жизни всерьез», как проявление изначально выработанного интереса к жизни или как развлечение зрелищем, когда прямые жизненные потребности удовлетворены или истекли часы службы.

Любопытство (здесь не обыкновенный «порок») - это уже обращение, интерес, отстраняющийся от эмпирических интересов, пренебрегающий ими.

Ориентированный таким образом, этот интерес обращается сначала к многообразию этносов, собственного и чужих. Каждого со своим собственным окружающим миром, с его традициями, богами, демонами, мифическими силами. В этом удивительном сопоставлении возникает различение представления о духовном и реальном мире и встает новый вопрос об истине - не об увязанной с традицией истиной повседневности. Об истине общезначимой, тождественной для всех, кто не ослеплен традиционализмом, об истине самой по себе.

Теоретическая установка философа предполагает также, что он с самого начала твердо решает сделать свою будущую жизнь универсальной жизнью, смысл и задача которой - теория, бесконечное надстраивание теоретического познания.

В отдельных личностях, таких, как Фалес и другие, возникает новое человечество - люди, которые профессионально созидают философскую жизнь, философию как новую форму культуры. Понятно, что вскоре возникает соответствующий новый тип обобщения.

Это идеальное образование - теория - незамедлительно воспринимается и перенимается путем обучения и подражания. Дело

скоро идет к совместной работе и взаимопомощи посредством критики. Даже посторонние, нефилософы обращают внимание на необычные дела и стремления. В попытках понимания они либо сами превращаются в философов, либо, если они слишком связаны профессиональной деятельностью, - в посредников.

Таким образом, философия распространяется двояко: как ширящееся сообщество философов и как сопутствующее образовательное общественное движение. Здесь, однако, коренится впоследствии внутренний роковой раскол единой нации на образованных и необразованных.

Философия, распространяющаяся в форме исследования и образования, оказывает двоякого рода духовное воздействие.

С одной стороны, самое важное в теоретической установке философского человека - это подлинная универсальность критической позиции, решимость не принимать без вопросов ни одного готового мнения, ни единой традиции, чтобы одновременно вопрошать всю традиционно заданную вселенную об истине самой по себе, об идеальности.

Но это не только новая познавательная позиция. Благодаря требованию подчинить всю эмпирию идеальным нормам, а именно нормам безусловной истины, скоро происходят далеко идущие перемены в совокупной практике человеческого существования, следовательно, во всей культурной жизни; она должна теперь удовлетворять нормам объективной истины, а не традиции и наивного опыта повседневности.

Так идеальная истина становится абсолютной ценностью, влекущей за собой - при посредстве образовательного движения и в постоянстве воздействий при воспитании детей - универсально преобразованную практику.

Стоит только подумать над способом этого преобразования, как идея истины самой по себе становится универсальной нормой всех имеющихся в человеческой жизни относительных истин, действительных и возможных. Это касается и всех традиционных норм, норм права, красоты, целесообразности, ценности личности властителей, ценности человеческих характеров и т.д.

Так возникает, следовательно, параллельно с созиданием новой культуры особое человечество и особое жизненное призвание. Философское познание мира дает не только эти своеобразные результаты, но и человеческое отношение, скоро проявляющееся во всей прочей практической жизни со всеми ее потребностями и целями.

Возникает новое сообщество интересов, сообщество людей, живущих философией, соединенных преданностью идеям, которые не только всем полезны, но и всем равно принадлежат. Неизбежно возникает и результат совместной работы и критической взаимовыручки - истина как общее достояние.

Во-вторых, неизбежно проявляется тенденция к размножению интереса, т.е. тенденция включения в сообщество философствующих новых, еще не философствовавших людей. Распространение не может идти исключительно в форме профессионального научного исследования. Оно идет гораздо дальше профессиональных кругов - как образовательное движение.

Здесь следует также принять в расчет, что философия, выросшая из универсальной критической установки по отношению ко всему традиционно данному, в своем распространении не затрудняется никакими национальными границами. Должна быть лишь способность к универсальной критической установке, что, конечно, предполагает относительно высокую донаучную культуру.

Так развивающаяся универсальная наука становится общим достоянием до того чуждых друг другу наций, и большинство наций пронизывает единство научного и образовательного сообществ.

В основном, хотя и схематично, здесь обрисована историческая мотивация, объясняющая, каким образом теперь есть не только соседство различных наций, воздействующих друг на друга лишь в торговой и вооруженной борьбе.

Новый, порожденный философией и ее отдельными науками дух свободной критики, ориентированный на бесконечные задачи, владеет человечеством, творит новые, бесконечные идеалы.

Есть идеалы отдельных людей в каждой нации, есть идеалы самих наций. Но, в конце концов, существуют и бесконечные идеалы все расширяющегося синтеза наций, синтеза, в который каждая из соединенных наций вкладывает лучшее, что у нее есть, приобретенное благодаря стремлению в духе бесконечности ставить собственные идеальные задачи. Так, даруя и принимая, сверхнациональное целое со всеми своими социумами разного уровня восходит к единой бесконечной задаче.

В этой идеально ориентированной социальности сама философия продолжает выполнять ведущую функцию и решать свою собственную бесконечную задачу - функцию свободной и универсальной теоретической рефлексии, охватывающей также все идеалы и всеобщий идеал, т.е. универсум всех норм.

Разум - широкое понятие. Согласно хорошему старому определению, человек - разумное существо. Он ставит себе цели и ведет себя разумно, обдумывая практические варианты. Новые результаты и методы включаются в традицию, будучи понятыми именно в их рациональности.

Однако если человек представляет собой новую по сравнению с животным ступень одушевленности, то философский разум является новой ступенью человечества и его разума. Ступень человеческого существования и идеального нормирования бесконечных задач, ступень существования с точки зрения вечности возможна лишь в абсолютной универсальности, именно в той, что с самого начала заключена в идее философии.

Универсальная философия с отдельными науками представляет собой, конечно, частичное явление культуры. Смысл всего сказанного заключается, однако, в том, что от нормального функционирования этой части зависит подлинная, здоровая духовность. Человечеству высшей гуманности, или разума, нужна поэтому подлинная философия.

На вопрос об источнике большинства наших трудностей нужно ответить: это объективизм или это психофизическое мировоззрение. Вопреки своей кажущейся самоочевидности они представляют собой наивную односторонность. Реальность духа как якобы реальных придатков к телам, его якобы пространственно-временное бытие внутри природы - бессмыслица.

Забытым оказывается сам работающий субъект, и ученый не становится темой науки. (С этой точки зрения рациональность точных наук попадает в один ряд с рациональностью египетских пирамид.)

Конечно, со времен Канта у нас есть собственная теория познания. С другой стороны, налицо психология, которая с ее претензией на естественнонаучную точность стремится стать всеобщей основной наукой о духе. Однако наша надежда на подлинную рациональность, т.е. на подлинное прозрение, здесь, как и повсюду, не оправдалась.

Психологи даже не замечают, что и они сами по себе, как действующие ученые, и их жизненный мир не являются темой психологии. Они не замечают, что сами себя заранее неизбежно предполагают в качестве живущих в обществе людей, принадлежащих своему миру и историческому времени, принадлежащих хотя бы потому, что ищут значимую вообще, для каждого, истину саму по себе.

По причине этого объективизма психология не может подойти к теме души в присущем ей собственном смысле, т.е. в смысле деятельного и страдающего Я. Она может, расчленив, объективизировав, свести к жизни тела и индуктивно обработать оценочное переживание и опыт воли, но может ли она сделать то же самое с целями, ценностями, нормами? Может ли она взять своей темой разум, хотя бы как «предрасположенность»? Совсем упущено из виду, что объективизм как результат деятельности истинных норм как раз и содержит эти нормы в своих предпосылках, что он вовсе не выводится из фактов, ибо факты при этом уже предполагаются как истины, а не воображаемое.

Конечно, заключающиеся здесь проблемы замечались - так разгорелся спор о психологизме. Однако отказ от психологического обоснования норм, прежде всего истины самой по себе, ни к чему не привел. Все настоятельнее становится потребность в преображении всей психологии. Но еще не понято, что препятствием является ее объективизм, что она вообще не подступалась к собственной сущности духа.

Разумеется, она работала не напрасно и нашла много практически значимых эмпирических правил. Но она представляет собой действительную психологию в столь же малой степени, в какой моральная статистика с ее не менее ценными результатами представляет собой науку о морали.

Повсюду в наше время чувствуется потребность в познании духа, и становится почти невыносимой неясность методологических и предметных взаимоотношений наук о духе и природе.

Дильтей, один из величайших исследователей духа, употребил всю свою жизненную энергию на прояснение отношений природы и духа, на прояснение природы психофизической психологии, которую, как он считал, необходимо дополнить новой описательной аналитической психологией. Но усилия его последователей не принесли, к сожалению, страстно желаемого прозрения. Они не вырвались из оков объективизма.

Улучшения не может наступить, пока не понята наивность объективизма, порожденного естественной установкой на окружающий мир, и пока не прорвется в умы понимание извращенного характера дуалистического мировоззрения, где природа и дух должны трактоваться как реальности сходного рода, хотя каузально закрепленные одна на другой.

Объективной науки о духе, объективного учения о душе - объективного в том смысле, что оно считает души и сообщества личностей существующими внутри пространственно-временных форм, - никогда не было и никогда не будет.

Дух, и только дух, существует в себе самом и для себя самого. Он независим, и в этой независимости, и только в ней, он может изучаться истинно рационально, истинно и изначально научно.

Что же касается природы в ее естественнонаучной истине, то она только по видимости самостоятельна и только по видимости для себя открыта рациональному познанию естественных наук. Ибо истинная природа в ее естественнонаучном смысле есть продукт исследующего природу духа, а следовательно, предполагает науку о духе. Дух по сути своей предназначен к самопознанию, а как научный дух - к научному самопознанию.

Лишь в чистом духовно-научном познании ученый не заслужит упрека в том, что от него скрыт смысл его собственных усилий. Поэтому науки о духе извращаются в борьбе за равноправие с естественными науками. Лишь только они признают за последними их объективность, как сами впадают в объективизм. Но в том виде, в каком они существуют сейчас со всеми своими многообразными дисциплинами, они лишены подлинной, добытой в духовном миросозерцании, рациональности. Именно отсутствие истинной рациональности и есть источник ставшего невыносимым непонимания людьми своего собственного существования и собственных бесконечных задач. Они неразрывно связаны в единой задаче: лишь когда дух из наивной обращенности вовне вернется к себе самому и останется с самим собой, он может удовлетвориться.

Как было положено начало такого самосознания? Начало было невозможным, пока властвовали сенсуализм, психологизм данных, идеи психики как tabula rasa. Лишь Брентано, потребовавший создания психологии как науки об интенциональных переживаниях, дал толчок, который смог привести к дальнейшим результатам, хотя у самого Брентано объективизм и психологический натурализм остались непреодоленными.

Разработка действительного метода постижения сущностной основы духа в его интенциональности и построения на этой основе бесконечной и последовательной аналитики духа привела к созданию трансцендентальной феноменологии. Натуралистический объективизм и любой объективизм вообще она преодолевает единственно возможным способом. Философствующий исследователь начинает с собственного Я, понимаемого как производитель всех смысловых значений. По отношению к этим смыслам он становится чисто теоретическим наблюдателем. В этой установке возможно построение абсолютно независимой науки о духе в форме последовательного самопонимания и понимания мира как продукта духа.

Есть только одна альтернатива: ненависть к духу и впадение в варварство или же возрождение философии благодаря героизму разума, окончательно преодолевающему натурализм.

Величайшая опасность для мира - это усталость. Но если мы будем бороться против этой опасности опасностей с той отвагой, которая не устрашится даже бесконечной борьбы, тогда из уничтожающего пожара неверия, из тлеющего огня сомнений, из пепла усталости восстанет феникс новой жизненности и одухотворенности - общечеловеческий завет философии.

Философская антропология выступает как один из главных источников педагогической антропологии, поскольку представляет собой не только системное и целое, но и всеобъемлющее знание о человеке и мире человека в их единстве. Философская антропология покоится на обширном фундаменте антропологии как науке о роде homo, в свою очередь опирающейся на естественные и гуманитарные области познания.

Психологическая наука, изучающая факты сознания и допускающая интроспекцию в качестве своего метода, дает антропологии непосредственный материал для исключительно важных педагогических интерпретаций, впрочем, также нуждающийся в их самопроверяющем соотнесении с другими науками. Прежде всего - с науками о процессе познания, о творчестве и практической деятельности. Это логика (методы познания), феноменология духа (научное, художественное и религиозное творчество), политическая экономия, право, история.

Философская антропология ценна для педагогической, когда она снимает односторонность и крайности материализма, преодолевая их в рамках философии природы и философии духа. Человек как природное и как духовно-социальное существо рационально познаваем в постоянных переходах его сознания от реального мира к феноменальному, и наоборот. Это взаимодействие объективного и субъективного мира отражается практической философией. Разумеется, и то, и другое интересует педагогику по преимуществу с точки зрения целей и действий воспитателя, но в них в свернутом виде присутствует и мотивационно-волевая сфера воспитуемых и интенциональность воздействий различных социальных кругов в их пересечении.

Мир идеалов, побуждающих людей к творчеству, в теории разделяется на эстетику и этику, осмысливаемые соответственно философией искусства и философией жизни и личности. Однако обе нуждаются еще и философии общества, и в философии истории. Последние особенно ценны для педагогики, поскольку изучают развивающуюся личность в социальном и филогенетическом планах, неизбежно отражающихся в плане онтогенетическом.

Итак, антропология как наука о человеке включает в себя всю систему наук, искусства и религию. Педагогическая антропология в первую очередь привлекает для решения своих проблем содержание и методы психологии, логики и философии.

Психология принадлежит, если не исключительно, то преимущественно, к антропологии. Выходя из теории побуждений, она обрисовывает ряд изменяющихся состояний духа, беспрестанных стремлений, удовлетворяемых в трех главных психических продуктах: в понятии, в сознании, в действии. Эти продукты ложатся в основание трех духовных процессов: процесса познания, процесса внутреннего творчества и процесса внешнего творчества - жизни.

Явления чувства, мысли, воли, явления знания и творчества, область психологии, представляют собой первейший объект внимания философской антропологии.

Можно ли наблюдением психических явлений сблизиться с явлениями физиологическими? И да, и нет.

Бесчисленное множество примеров, неотразимых по своей убедительности, доказывают, что изменение физиологических отправлений влечет за собой необходимое изменение психических явлений в человеке. Психическое состояние имеет влияние на жизненный процесс. Следовательно, связь обоих родов явлений неоспорима. Она есть один из вопросов науки, и по мере более точного исследования этого вопроса можно надеяться, что упомянутая связь будет выказываться все яснее.

Поскольку человечеству высшей гуманности, или разума, нужна подлинная философия, постольку она нужна и образованию:

философский разум является новой, высшей ступенью человеческого разума. Но для этого философия, присваиваемая новыми поколениями, должна быть лишена односторонности, прежде всего - односторонности натурализма.

Дух, идеальное, мысль, философия должны изучаться как независимые сущности, не сводимые ни к физиологии, ни к биохимии мозга, ни к чему бы то ни было иному, ибо любой редукционизм ложен и пагубен. Уместно припомнить здесь страстные протесты зоопсихолога В.А. Вагнера против попыток И.П. Павлова положить в основу психологической науки физиологические наблюдения, сколь угодно гениальные, прозорливые и тысячекратно проверенные. В частности, Вагнер однажды точно сказал: «Физиология, которая хочет проникнуть в душу человека посредством слюнной собачей железы, идет по неверному пути».

Если философское мышление не может остановиться на указанном переходном пункте, то научное исследование долго еще должно его удерживать, если только будет в состоянии когда-нибудь осилить его. И этому есть одна очень важная причина: самый метод исследования. Орудия внешнего наблюдения могут уловить лишь самую грубую часть психических явлений: изменение физиономии, звука голоса, наконец, слово и действие, составляющие окончательный результат часто весьма сложного внутреннего процесса.

Для изучения самого процесса в его оттенках, в его действительной постепенности есть только одно орудие, отличное от всех орудий внешнего наблюдения. Это внутреннее наблюдение, заключенное в психическом явлении сознания.

Вот этот факт сознания составляет до сих пор камень преткновения для всех теорий, объясняющих психические явления с помощью движения. Можно механически объяснить изменение физиономии, изменение звука голоса, процесс слова и деятельности вследствие разных внешних впечатлений. Но говорящий и действующий автомат, с подвижной физиономией и с изменяющимся голосом, не есть еще сознательное существо.

Сознание есть процесс, доступный лишь одному наблюдателю, тому, в котором он происходит, и во всем лексиконе движения для сознания нет еще соответствующего выражения.

Для беспристрастного наблюдателя сознание составляет особое научное явление, и, рассматривая психические отправления как отправления преимущественно сознательные, мы должны отрицать возможность их сближения с физиологическими.

Итак, на вопрос о сближении явлений психики с явлениями физиологии мы можем одновременно ответить: да и нет. Они сближены взаимной зависимостью в едином человеческом существе, сближены во внешнем явлении, в реальном бытии. Они разделены в научном исследовании, в своих существеннейших особенностях и в этом отношении для современной науки совершенно несоизмеримы.

Знание, творчество внутреннее и жизненное нераздельны в действительности. Но наука их различает для удобнейшего изучения и таким образом открывает их законы.

Логика, феноменология духа и наука жизненной деятельности входят в состав антропологии.

Наука жизненной деятельности обнимает все технические знания. Она охватывает законы питания общества, созданного человеком с той же необходимостью, как создаются общества перепончатокрылых (пчел, муравьев), - политическую экономию. Она включает в себя юридические формы, в которых человек попробовал заковать (всегда безуспешно) изменяющийся

идеал справедливого общества, юридические и государственный знания.

Наконец она охватывает процесс образования и распада обществ, нарастания знания, видоизменения внутреннего и внешнего творчества человека. Это значит, что она обнимает всю историю.

И действительно, история есть самый существенный признак, отличающий в глазах науки род homo от других зоологических родов. Может быть, со временем найдутся аналогичные факты и в жизни других животных, но пока лишь человек имеет историю.

История, обнимая процесс нарастания знания, предъявляет неоспоримые права антропологии на все факты знания.

Эти факты сосредоточены в науке о знании - логике, и в науке о внутреннем творчестве - феноменологии духа. Первая обнимает все методы убеждения в достоверности, в вероятности или в ошибочности какого-либо положения. Вторая заключает в себя явления научного творчества, творчества искусств и творчества религий.

Обратим внимание на явления научного творчества в их связи с логикой.

Все обобщения, позволяющие из отрывочных наблюдений составить науку, все формулы, в которых науки видят свои самые блестящие результаты, суть явления этих двух отделов антропологии.

Достоянием логики является научный метод. Метод наведения, или индукции, с помощью которого естественные науки дают свои законы. Аксиоматический метод, который доставляет математическим наукам их неотразимую убедительность. Метод вероятностей большого числа наблюдений, лежащий в основании всех статистических заключений. Метод критики свидетельств, составляющий основание всей истории, всякого научного предания.

В число явлений феноменологии человеческого духа входят также:

понятие о роде и виде;

понятие о сущности и явлении;

понятие о причине и следствии;

понятие о простоте и сложности;

понятия о притяжении, о жизни, об организме, о природе;

определение закона, постановка гипотезы, систематика каждой науки в особенности и всех наук вообще;

число, пространство, время, а следовательно, движение;

наконец бытие и действительность.

Таким образом, научное творчество обнимает все науки в их общих выводах и в их систематическом построении. Логика обнимает все их методы. Отдельные факты, частные результаты, добытые случайным или намеренным исследованием ученых, входят в историю наук. Вся наука в целом своем составе размещается по различным отделам антропологии.

Но научное творчество этим не исчерпывается. Группировка фактов науки, сближение их с помощью гипотез составляет лишь простейшую его часть. Когда наука не может уже идти далее, когда строгий метод не дозволяет совокупить воедино образовавшиеся группы наук, тогда научное творчество продолжает требовать единства и стройности от всех процессов мышления и обстраивает науку более или менее великолепным храмом философской системы.

Посмотрим теперь на антропологию как на философскую систему. Решим вопрос, каким образом представление о человеке может служить в наше время основой для построения цельной системы, охватывающей собой факты науки, не искажая их, и в то же время удовлетворяющей требованиям единства и стройности.

Признавая мышление только обобщением, мы стоим на точке зрения материализма; мысль и все факты сознания получают только феноменальное существование.

Оставаясь в области действительности сознания и признавая мышление только противопоставлением одного процесса сознания другому процессу, мы становимся на точку зрения идеализма. Знание отличается от творчества лишь ступенью, а не сущностью сознаваемого предмета.

Антропологический принцип требует одновременного допущения того и другого содержания в мышлении. Для человеческого мышления мысль не есть только обобщение и не только противопоставление себя самой себе же самой. Она есть то и другое вместе.

Процесс сознания действителен, и мир внешний реален. Это приводит нас к двум отраслям теоретической философии: к философии природы и к философии духа.

Философия природы, опираясь на реальность внешнего мира, должна стремиться построить процесс сознания, как если бы вне вещественного мира не было ничего, кроме феноменов.

Философия духа, опираясь на действительность сознания, должна стремиться построить все сущее как продукт систематического развития мышления.

Но переход между миром реальным и феноменальным может быть еще другим. Мышление переходило от реального бытия к феноменальному в его обобщении и противопоставляло действительному сознанию бытие, которое признавалось реальным, следовательно, в котором отрицалась преобладающая действительность мыслящей личности. В обоих случаях переход с помощью мышления был потерей части бытия или для мыслимого или для мыслящего.

Другой переход должен быть обратным: феномен должен делаться реальным бытием, реальное бытие должно обращаться в действительную личность.

Это имеет место в практической философии. Ее процесс есть действие; личность воплощает свое желание, свое чувство, свое понятие вне себя, в мир реального бытия. Она ставит себе цель, и эта реальная внешняя цель делается действительным побуждением в личности.

Здесь скептическое начало не имеет места, потому что противоположности процессов в обоих случаях не существует. Разница лишь в том, что воплощение желания, чувства, понятия в деятельность может совершиться бессознательно или сознательно. Постановка же цели есть всегда переход реального бытия в сознательную действительность. Первая деятельность обширнее второй, но может более или менее в нее переходить и ни в каком случае ей не противополагается.

Отсюда в основание практической философии ложится принцип практический. В нем выражается независимость личности как действующей от всех вопросов о ее сущности. Личность сознает себя свободной, желающей для себя и ответственной перед собой в своей практической деятельности. Это личный принцип свободы, отделяющий мир практической философии от мира теоретической. На этом принципе зиждется возможность жизненных вопросов, возможность критики человеческой деятельности, возможность требований от человека чего бы то ни было.

Неизменный закон причины и следствия проникает в философию природы, неизменный закон стройного развития создает философию духа, потому что высшее бытие в обоих находится в начале, низшее в конце процесса; мыслимый мир должен подчиниться реальному бытию или строиться по условиям, налагаемым на него мыслящей действительностью.

В практической философии высшее бытие является, в конце концов, воплощением или целью.

Личность практически свободна, и свобода сама является первой ее потребностью.

Как действительная личность в теории противополагала себе реальный мир, единственный источник знаний, так действительная личность на практике противополагает себе идеалы, единственное побуждение к деятельности. В полном представлении реального бытия заключается возрастание знания. В полноте идеалов, которые ставит человек, заключается совершенство его деятельности.

Для определения этих идеалов и для группировки они подвергаются взаимной критике. Одни оказываются взаимно противоречивыми, другие неполными, и окончательно получаем две группы, несоединимые по своей сущности, но соединяемые в идеале действующей личности.

В теоретической философии мы искали отношения между реальным миром и действительным сознанием. Давая поочередно преобладание тому или другому началу, мы имели философию природы и философию духа.

Точно так же здесь нам нужно определить отношение между формой, в которую воплощается деятельность, и содержанием, воплощаемым в эту форму. В одной и той же деятельности человек не может одновременно ставить себе целью прекрасную форму и нравственное содержание. Цель его должна быть одна при каждой деятельности, но действующая личность может ставить себе в одном случае эстетическую, в другом - нравственную цель.

Проникнувшись сознанием того и другого идеала, истинно человечная личность бессознательно нравственна при художественной деятельности, бессознательно художественна при нравственной. Это разделение, требующее нового соединения, дает две отрасли практической философии.

Философия искусства есть философское построение эстетики. В первой части своей, в философии художественного идеала, она ищет идеал прекрасного произведения. Она соединяет реальный художественный идеал - стройную форму - с действительным художественным идеалом - патетическим настроением. Она не отвергает художественные идеалы служения идее, общественным и жизненным целям. Она изучает антропологическое художественное произведение как патетическое воплощение личности художника в стройные формы. Затем она в философии искусств решает вопрос о воплощении различного рода патетического настроения личности в различные формы искусства.

Философия жизни точно так же ищет в этике или в философии личности идеал человеческого достоинства. Доказывая неполноту или внутренние противоречия в идеалах эгоистической, полезной, милосердной, самоотверженной деятельности, она приходит к идеалу справедливой деятельности. Как деятельности, распространяющей на всех людей признание человеческого достоинства и тем восходящей к представлению о равноправном человечестве.

Во имя этого идеала этика защищает положение о том, что человеческое достоинство заключается в справедливой деятельности.

Справедливая деятельность есть воплощение в жизнь идеи равноправности всех людей на всестороннее развитие независимо от патетических настроений действующей личности.

В философии общества она судит с позиций идеала достойной и справедливой личности:

формы семьи, рода, нации;

формы промышленного, сословного, юридического союза;

формы государства, церкви;

человечества и человеческого общества вообще.

Общественный союз является для антропологической системы средством развития личности, средством воплощения в жизнь идеи о личном достоинстве, т.е. идеи справедливости. Отсюда разрешение противоречия между общественной обязанностью и личным стремлением гражданина.

Личность видит в справедливом обществе воплощение своего достоинства. Общество должно иметь целью удовлетворение справедливых требований развития всех своих членов. При столкновении либо личность не уяснила себе требований справедливости и общество обязано развивать личность, либо общество нарушило свои обязанности и обратилось в условную форму без достаточного нравственного содержания.

Но поклонение форме есть идеал искусства, а не нравственности, и нравственная личность обязана стремиться всеми силами внести надлежащее содержание в существующие формы или перестроить формы по требованиям содержания.

Итак, практическая философия приходит к двум одновременным процессам человеческой деятельности. Человек создает прекрасные или только стройные формы, в которые бессознательно вкладывает свое нравственное содержание.

Стройность и красота упрочивают их существование и оставляют их памятником человеческой деятельности. Человек воплощает в жизнь нравственное содержание, ломая и перестраивая формы, в которые он его воплощает, по мере того, как они не удовлетворяют своему содержанию. Оба эти процесса вместе составляют историю человека и приводят к заключительному члену антропологии как стройной философской системы.

Этот заключительный член есть философия истории. Она включает в себя все предыдущее, потому что заключает в процессе развития то, что составляет предмет теоретической и практической философии.

Во всех фактах истории, независимо от всякой критики, присутствует убеждение в действительности человеческого сознания. Постепенно расширяя свое знание, человек все более и более овладевает реальным миром, отличая реальное знание от созданий своей фантазии.

Точно так же история все более выдвигает на передний план личность как источник всякой деятельности. Причины этой деятельности все яснее выказываются как внутренние идеалы, а не как внешние побуждения и принуждения. Все более человек убеждается, что неправильность его деятельности зависит часто от перенесения одного идеала в другую область, ему не принадлежащую.

Наконец, красота (как патетическая стройность) и справедливость (как обобщение личного достоинства) делаются для мыслителя неизбежными источниками художественного творчества и нравственной деятельности в личности и в обществе.

Философия истории есть очертание законов этого развития. Выходя из антропологического начала, она ищет его везде и потому видит в разнообразии исторических измерений повсюду переход из менее сознательного состояния к более сознательному. В теоретической деятельности она видит стремление перейти от верования к знанию, от бессознательного построения мифологических систем к сознательному построению философских систем, возможно ближе подходящих к науке и поставляющих науку как свой окончательный идеал. В практической деятельности она видит стремление заменить повсюду бессознательную деятельность целесообразной.

Теоретическая философия изображает человека как личность действительную, познающую и мыслящую. Практическая философия представляет его как личность сознательно свободную, творческую и человечную (т.е. художническую и справедливую). Философия истории показывает его как личность, развивающуюся в отношении сознания всех своих предыдущих качеств.

Как познающая личность человек беспрестанно расширяет пределы науки и тем дает все новый материал своему мышлению. Как творческая личность он создает все новые идеалы, новые формы и действия для их воплощения, никогда не исчерпывая прекрасных форм, нравственных действий и всегда стремясь далее и далее к осуществлению человечности, которую он в себе сознает.

Эта возможность бесконечного развития, не мешающая законченности философской системы, есть необходимое следствие антропологического начала, и она позволяет построить философию истории, не ограничивая человечество в формах его развития.

Философия есть, вкупе с немногими иными, совершенно необходимая составная часть любого разумного содержания образования. Особенно в юности спасительна хорошая философия как школа продуктивного мышления, любви к истине и метода ее поиска, обнаружения и проверки. Философия призвана научить искусству мыслить не только самостоятельно, но и правильно (И. Кант). Философии надобно учить так, чтобы предотвратить становление в молодежи и скепсиса, и самомнения. Сложная работа по развитию интеллекта у детей начинается с осознания ими повседневных впечатлений и далее продвигается к анализу и синтезу, становлению понятий. Огромную роль в воспитании разума играет тренировка рефлексии - критичности и реалистичности. Соблюдая эти принципы, учитель вводит далее ученика в царство противоречий, и учит их правильно разрешать. Это необходимое лекарство от догматизма, к которому так легко прибегает неопытная душа ребенка. История заблуждений и трагедий разума полезна, чтобы приучить к осторожности, строгости суждений, дать представление о сложности умственной работы, научить уважать ее и проверять ее результаты.

Путь к развитию разума - усвоение мировой философии, когда она изучается как история осмысления естественного и культурного мира. Философское образование невозможно без истории культуры, просвещения, вне рефлексии природы, судеб и прогнозов познания.

«Удивление» - культивированное воспитанием природное любопытство, составляющее предпосылку интереса к жизни, являет собой не только в высшей степени желательную мотивацию учения, но и ценное содержание воспитания. Поэтому в цели воспитания входит стимуляция и поддержание умонастроения удивления перед сложностью, многообразием и таинственностью мира.

Познавательная теоретическая установка дает благоразумие, мудрость, способность к наукам и искусствам, достижение одной из важнейших целей жизни. Самодостаточное познание, созерцание истины делает возможными прикладные достижения науки. Философский разум является новой, высшей ступенью человеческого разума. Но подлинная философия должна быть лишена односторонности, например односторонности натурализма, крайностей материализма и идеализма.

Собственно философская установка особенно полезна в деле воспитания, когда она опережает изучение наук и следует за ними, вновь создавая очередную «зону развития». Философское образование принимает две родственные формы: пропедевтическую и заключающе-обобщающую. При этом обобщающая форма немедленно сама становится пропедевтической, и таким образом философия сопровождает любое образование всегда, бесконечно оставаясь его предпосылкой и завершением, насколько оно возможно.

Эмпирический по своей природе рассудок просветляется только благодаря теоретическому в своей сущности разуму, призванному снабжать рассудок принципами правильного действия. Вот почему так важно присутствие в учебных планах, во всем содержании образования философии как мышления о мышлении, как науки о научном познании, его опасностях и достижениях, его принципах и опыте, его истории, оценке и теории этой истории.

Человеческое сознание, наиболее ценный и собственно человеческий дар, изучается с позиций множества наук (см.: Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. Л., 1968), среди которых философия занимает настолько значительное место, что есть все основания называть ее «мышлением о мышлении». Для педагогики это означает, что, во-первых, философия есть обязательный (наряду с другими) источник человековедческих знаний и, во-вторых, вкупе с немногими иными, компонент любого учебного плана, совершенно необходимая составная часть любого разумного содержания образования. Императивность этих положений объясняется тем, что без мышления о мышлении нет в высшей степени желательных элементов осознанной мыслительной деятельности, без которой, в свою очередь, нет ни практической, ни теоретической работы. Философия предупреждает некоторые серьезные болезни мышления и лечит их: идиотическую погруженность в повседневность, и только в нее («заботы вечны», по слову Пушкина), некритичность, самодовольство мышления - и то, и другое гибельно для человека и человечества.

Особенно в юности спасительна хорошая философия как школа продуктивного мышления, любви к истине и метода ее поиска, обнаружения и проверки. Науке о науке, мышлению о мышлении, философии желательно учить так, чтобы предотвратить и скепсис, и самомнение. Искусству мыслить не только самостоятельно, но и правильно (И. Кант) призвана философия.

Педагогика с этой точки зрения есть искусство обучать искусству мышления. Оба эти искусства очень сложны, ибо суть дела, истинное, внутреннее, сущностное, сокровенное не находится в

сознании непосредственно, не дается с первого взгляда и внезапным озарением; необходимо размышлять, чтобы добраться до истинного строя предмета. Одно дело - иметь проникнутые мышлением чувства и представления, и другое - иметь мысли о таких чувствах и представлениях. Порожденные размышлением мысли об этих способах сознания составляют рефлексию, рассуждение, т.е. философию. Лишь мышление превращает душу, которой одарено и животное, в дух, и философия есть сознание человеком содержания - духа и его истины.

Развивать мыслительные способности с помощью философии, значит обучать объективной истине. Философия замещает представления мыслями, категориями или, говоря точнее, понятиями. Обладая представлениями, мы еще не знаем лежащих в их основании мыслей и понятий. И наоборот, это не одно и то же - иметь мысли и понятия и знать, какие представления, созерцания, чувства им соответствуют.

Философия, повторял Э.В. Ильенков, концентрирует в себе способ мышления и проясняет его для самого мыслящего человека. С философией не сталкивается лишь тот, кто вообще не мыслит. Ум - плюс ко всему - гигиена духовного здоровья, столь же необходимого для жизни, как и здоровье физическое. А забота о душевном здоровье имеет и прямой социальный, жизненно важный для каждого человека смысл.

Философское образование полезно только в том случае, «если знание, с трудом накопленное человечеством, будет усваиваться как содержательный и умный ответ на мучительные вопросы бытия» (Э.В. Ильенков).

Источником и методом философского познания, обращенного к человеку, его духу и преодолевающего наивный натурализм, является чисто теоретическое исследование Я. Исследование, возможное только в результате присвоения историко-философского богатства, его критической и собственно теоретической установки. Одновременно образованию предстоит оказать помощь молодежи в усвоении целей истории, целей жизни, целей своей деятельности.

Цели преподавания философии многогранны. Ни одна из граней не отменяет другой. Нам нужна философия и как то, и как другое, и как энное.

Главная цель общего образования - духовное развитие личности. Развивающей способности силой обладает не изучение философии, а ее изучение, нацеленное на развитие философского мышления, философствования.

Широкий общеобразовательный контекст любой специализации служит не фоном, не подготовительной ступенькой к профессиональной подготовке, но самодовлеющей ценностью. Стало быть, в нем необходима философия образования и образованности, теория духовного развития (феноменология духа), теория личности (персонология) и теория ценностей (аксиология).

Развитие общих способностей личности предполагает совершенствование генеральной человеческой способности - трудоспособности. Владение общими способами деятельности выступает одной из важнейших предпосылок приращения знаний. Поэтому цель общеобразовательного курса философии включает в себя и праксеологию.

В школах должно учить тому, как делается наука, а не тому только, чего она добилась. Содержание образования включает в себя само исследование, искусство компетентного, точного и доказательного мышления. Оно предполагает овладение научным методом - способностью мыслить и самостоятельно, и правильно. Стало быть, нам необходима философия как «метафизика», как наука о науке, эпистемология, философия познания и философия науки.

Школа призвана ориентировать новые поколения в системе наук и устанавливать плодотворную связь с ними. Поэтому мы нуждаемся в философии классификации наук.

Философское образование обязано развить в человеке способность к самокритике мышления, проверке и очищению его, к постоянной самокорректировке. Цель общеобразовательного курса философии - ввести в искусство философствования как рефлексии, а философию понять и принять как концентрированную и высшую рефлексию духа.

Историческое введение в содержание и метод мировой философской дискуссии обладают мощным общеобразовательным зарядом. Идеи и язык этики, эстетики и философской антропологии составляют важные компоненты образования. Человек, не понимающий философии права, основ договора как сущности политики, способен отказаться от своего человеческого достоинства.

Молодежи предстоит усвоить цели истории, цели жизни, цели своей деятельности. Этому служит философия истории и культуры, раскрывающая драму людей и идей, обобщающую причины успехов и поражений человечества, прогресса, застоя и регресса, преемственности и новаторства, разрушения культурных достижений и варварства.

Новым поколениям необходимо знать способы самоуничтожения человечества, распознавать невежество, жадность, недальновидность. История человеческой глупости во множестве ее проявлений представляет собой ценный компонент образования: учит учиться на уже совершенных ошибках. Одновременно история заблуждений и трагедий разума полезна, чтобы приучить к осторожности, строгости суждений, дать представление о сложности умственной работы, научить уважать ее и проверять ее результаты.

Чтобы системность знаний адекватно отражала системность мира, необходим синтез отдельных учебных курсов с помощью философского образования, как пропедевтического, так и обобщающего, завершающего циклы и полный курс.

Среди мотивов деяний человека выдающееся место занимает обладание смыслом жизни - знанием о том, зачем, с какой целью мы проявляем жизненную активность. Представления, переживания и ожидания человека, связанные со смыслом жизни, смерти и бессмертия, составляют ядро мироотношения. Человек строит свое поведение в соответствии именно со своими осознанными или подсознательными эталонами красоты, добра и правды, ценности и смысла жизни. Вот почему так бесконечно важна история философии как филиация типов наиболее продуманных и серьезных ответов на важнейшие мировоззренческие проблемы, как феноменология и типология мироотношений.

Школьная премудрость непременно должна содержать в себе и философию религии. Далеко не автоматически вера, опыт и разум пронизываются нравственностью. Для этого необходимо специальное воспитание.

Философия искусства занимает выдающееся место в содержании образования. В цели философского образования входит стимуляция и поддержание умонастроения удивления перед сложностью, многообразием и тайнами мира.

Идея этического интеллекта имеет сверхобычное значение для образования, поскольку она предостерегает от развития умственных способностей в отрыве от нравственности. Ум не разыщет истину, обязательно ошибется, если он не бескорыстен и не мужествен. Обучение философии, основанное на глубоком знании моральной организации человека, должно научить терпимости.

В учебном процессе необходимо обсуждений условий успеха в социальной жизни, готовности ответить на вызов времени. Нужна философия как теория искусства счастья.

Аристотель - основатель не только науки логики, но и науки о пси­хической деятельности. Его трактат «О душе» - одно из знаменитейших его сочинений. В нем рассматривается вопрос о душе, объясняются явления восприятия и памяти.

В душе Аристотель видит высшую деятельность че­ловеческого тела, его «действительность», или «энтелехию» (осуществление). В душе есть часть, не возни­кающая и не подлежащая гибели. Эта часть - ум (noys). За исключением ума, все остальные части души подлежат разрушению, так же как и тело. Впрочем, в суждениях Аристотеля, о природе души и ума

осталась неясность и недоговоренность, открывшая впоследствии возможность для различных толкований. Зато с полной ясностью Аристотель высказывает, по сути ма­териалистическое убеждение в независимости предмета от восприятия. Специальное исследование Аристотель посвятил объяснению памяти, в которой он видит вос­произведение представлений, существовавших ранее. Условие воспоминания - связи, посредством которых вместе с появлением одного предмета возникает пред­ставление о другом. Связи эти могут быть по порядку, по сходству, по противоположности и по смежности, В особую и притом значительную проблему филосо­фии Аристотель выделяет этику. Учение о нравственной деятельности и о нравственных доблестях строится у Аристотеля на основе его объективной телеологии, охватывающей весь мир и всю деятельность человека. Цель, которой люди желают только ради нее самой,- высшее благо, блаженство, и раскрывает ее высшая руководящая наука - политика. Блаженство не может состоять ни в материальном богатстве, ни в наслажде­нии, ни даже в одной лишь добродетели. Дело (ergon) человека - разумная деятельность, а назначение совер­шенного человека - в прекрасном выполнении разум­ной деятельности, в согласии каждого дела с особой характеризующей его добродетелью. То, что существует в возможности, проявляет свою активность только на деле, и награда достается - как на олимпийских состя­заниях-не тому, кто сильнее и красивее всех, а тому, кто победил в состязании.

Центральное понятие этики Аристотеля - понятие середины (to meson), под которой Аристотель понимает умение, верно, ориентироваться - выбрать надлежащий поступок. Добродетель выбирает среднее между изли­шеством и недостатком. Но в хорошем нельзя видеть просто середину: выбору подлежит не среднее из хоро­шего, а наилучшее из всего хорошего. Добродетели Аристотель разделил на два класса: этические, или до­бродетели характера, и дианоэтические, или интеллек­туальные. Деятельность, сообразная с важнейшей до­бродетелью и присущая лучшей части души, есть бла­женство - подлинная цель человеческой жизни. Высшей Доблестью, наиболее совершенным видом блаженства Аристотель провозглашает научное созерцание, созерцание истины: самодовлеющее, отрешенное от волнений и тревог практической жизни. Созерцательная деятель­ность разума, по Аристотелю, существует ради себя самой, не стремится ни к какой внешней цели и заклюет в себе ей одной свойственное наслаждение. В этом идеале сказалось характерное для Греции IV в. до н.э. отделение умственного труда, составлявшего привилегию свободных. Наивысшим образцом созерцательной деятельности Аристотель считал бога; бог для него совершеннейший философ, или мышление, мыслящее свою собственную деятельность.

1. «Следовательно, не в развлечениях заключается счастье, ведь это даже нелепо, чтобы целью было развлечение и чтобы человек всю жизнь работал и терпел беды ради развлечений (toy paidzein). Ведь, так сказать, ради другого мы избираем всё, за исключением счастья, ибо счастье и есть цель. А добропорядочное усердие (spoydadzein) и труд ради развлечений кажутся глупыми и уж слишком ребячливыми (paidikon); зато развлекаться для того, чтобы усердствовать в добропорядочных [делах] (spoydadzei), - по Анахарсису, это считается правильным, потому что развлечение напоминает отдых, а, не будучи в состоянии трудиться непрерывно, люди нуждаются в отдыхе.

Отдых, таким образом, - не цель, потому что он существует ради деятельности.

Далее, считается, что счастливая жизнь - это жизнь по добродетели, а такая жизнь сопряжена с добропорядочным усердием (spoyde) и состоит не в развлечениях. И мы утверждаем, что усердие и добропорядочность (ta spoydaia) лучше потех с развлечениями и что деятельность лучшей части души или лучшего человека всегда более добропорядочная и усердная . А деятельность наилучшего выше и тем самым более способна приносить счастье.

Первый попавшийся, в том числе раб, будет вкушать телесные удовольствия, наверное, ничуть не хуже самого добродетельного. Но долю в счастье никто не припишет рабу, если не припишет и участие в жизни . Ведь счастье состоит не в таком времяпрепровождении, но в деятельностях сообразно добродетели, как то и было сказано прежде.

Если же счастье - это деятельность, сообразная добродетели, то, конечно, - наивысшей, а такова, видимо, добродетель наивысшей части души. Будь то ум или что-то ещё, что от природы, как считается, начальствует и ведёт и имеет понятие (ennoian ekhei) о прекрасных и божественных [предметах], будучи то ли само божественным, то ли самой божественной частью в нас, - во всяком случае, деятельность этого по внутренне присущей ему добродетели и будет совершенным, [полным и завершённым], счастьем.

Уже было сказано, что это - созерцательная (theoretike) деятельность , что, вероятно, представляется согласованным с предыдущими рассуждениями и с истиной. Действительно, эта деятельность является высшей, так как и ум - высшее в нас, а из предметов познания высшие те, с которыми имеет дело ум. Кроме того, она наиболее непрерывная, потому что непрерывно созерцать мы скорее способны, чем непрерывно делать любое другое дело.

Мы думаем также, что к счастью должно быть примешано удовольствие, а между тем из деятельностей, сообразных добродетели, та, что сообразна мудрости, согласно признана доставляющей наибольшее удовольствие. Во всяком случае, принято считать, что философия, [или любомудрие], заключает в себе удовольствия, удивительные по чистоте и неколебимости, и, разумеется, обладающим знанием проводить время в [созерцании] доставляет больше удовольствия, нежели тем, кто знания ищет . Да и так называемая самодостаточность прежде всего связана с созерцательной деятельностью , ибо в вещах, необходимых для существования, нуждается и мудрый, и правосудный, и остальные, но если этим достаточно обеспечены, то правосудному нужны ещё и те, на кого обратятся и вместе с кем будут совершаться его правосудные дела (подобным образом обстоит дело и с благоразумным, и с мужественным, и с любым другим добродетельным человеком); мудрый же и сам по себе способен заниматься созерцанием, причём тем более, чем он мудрее . Наверное, лучше [ему] иметь сподвижников, но он всё равно более всех самодостаточен.

Далее, одну эту деятельность, пожалуй, любят во имя неё самой, ибо от неё ничего не бывает, кроме осуществления созерцания (para to theoresai), в то время как от деятельностей, состоящих в поступках, мы в той или иной степени оставляем за собой что-то помимо самого поступка.

Далее, считается, что счастье заключено в досуге, ведь мы лишаемся досуга, чтобы иметь досуг, и войну ведём, чтобы жить в мире. Поэтому для добродетелей, обращенных на поступки, область деятельности - государственные или военные дела, а поступки, связанные с этими делами, как считается, лишают досуга, причём связанные с войной - особенно (никто ведь не собирается (haireitai) ни воевать ради того, чтобы воевать, ни готовить войну ради неё самой, ибо невероятно кровожадным покажется тот, кто станет даже друзей делать врагами, лишь бы сражаться и убивать). И деятельность государственного мужа тоже лишает досуга, потому что помимо самих государственных дел он берёт на себя господство (dynasteia) и почёт, может быть, даже счастье для самого себя или граждан, при том, что оно отлично от [собственно] государственной деятельности; его-то мы и исследуем, разумеется, как отличное [от политической деятельности].

Итак, поскольку из поступков сообразно добродетели государственные и военные выдаются красотой и величием, но сами лишают досуга и ставят перед собою определённые цели, а не избираются во имя них самих; и поскольку, с другой стороны, считается, что деятельность ума как созерцательная отличается средоточенностью (spoydei) и помимо себя самой не ставит никаких целей, да к тому же даёт присущее ей удовольствие (которое, в свою очередь, способствует деятельности); поскольку, наконец, самодостаточность, наличие досуга (to skholastikon) и неутомимость (насколько это возможно для человека) и всё остальное, что признают за блаженным, - всё это явно имеет место при данной деятельности, постольку она и будет полным [и совершенным] счастьем человека, если охватывает полную продолжительность жизни, ибо при счастье не бывает ничего неполного.

Подобная жизнь будет, пожалуй, выше той, что соответствует человеку, ибо так он будет жить не в силу того, что он человек, а потому, что в нём присутствует нечто божественное, и, насколько отличается эта божественная часть от человека как составленного из разных частей, настолько отличается и деятельность, с ней связанная, от деятельности, связанной с [любой] другой добродетелью. И если ум в сравнении с человеком божествен, то и жизнь, подчинённая уму, божественна в сравнении с человеческой жизнью.

Нет, не нужно [следовать] увещеваниям «человеку разуметь (phronein) человеческое» и «смертному - смертное» ; напротив, насколько возможно, надо возвышаться до бессмертия (athanatidzein) и делать всё ради жизни (pros to dzen), соответствующей наивысшему в самом себе, право, если по объёму это малая часть, то по силе и ценности она всё далеко превосходит.

Видимо, сам [человек] и будет этой частью его, коль скоро она является главной и лучшей [его частью]. А потому было бы нелепо отдавать предпочтение не жизни самого себя, а [чего-то] другого [в себе].

Сказанное нами ранее подойдет и к настоящему случаю: что по природе присуще каждому, то для каждого наивысшее и доставляет наивысшее удовольствие; а значит, человеку присуща жизнь, подчинённая уму, коль скоро человек и есть в первую очередь ум. Следовательно, эта жизнь самая счастливая.»

Аристотель. Этика к Никомаху. Пер. Н. В. Брагинской.

2. Вот это - главный нерв данного рассуждения Аристотеля.

(1) «[…] мудрый же и сам по себе способен заниматься созерцанием, причём тем более, чем он мудрее. Наверное, лучше [ему] иметь сподвижников, но он всё равно более всех самодостаточен».

(2) «[…] человеку присуща жизнь, подчинённая уму, коль скоро человек и есть в первую очередь ум. Следовательно, эта жизнь самая счастливая».

3. Работа ума состоит в деятельности. Деятельности созерцания. Созерцая умом, я вмещаю созерцаемый предмет в свой ум и осознаю умом сей предмет как (1) в его предельном целом, так и (2) в его микроскопических частях. В дополнение к этому и в отличие от чувственного созерцания созерцание умом (3) всегда созерцает идею предмета и (4) непрерывно сравнивает данный предмет с его идеей . Истинное созерцание созерцает умом предмет в его истине, то есть в том, насколько предмет соответствует своей идее. Этим оно тоже отличается от чувственного созерцания, которое может быть искренне заблуждающимся, поскольку предмет созерцания ложен, а чувственное созерцание почему-либо к сему предмету привязано. Но это же созерцание может также сознательно тешиться ложью, сознательно же и обманываясь. Отголоски такого отношения предмета и его созерцания возможны как ложные обертоны истинного созерцания уже умом тогда, когда человек убедился в ложности своего умственного созерцания, но продолжает жалеть о нём и вздыхает по прежним сложным и таким привычным, но теперь определённо ложным теориям.

4. Таковы марксисты. Таков сам К. Г. Маркс, выбравший в субъекты исторического действия освобождения всего человечества пролетариат и тут же немедленно принявшийся учить самого субъекта истории потребным, на взгляд К. Г. Маркса, истинам. Пролетариями не читаемый, не понимаемый, не созерцаемый в его истине «Капитал» стал драгоценным сверкающим залогом блистательного провала мелкобуржуазных надежд К. Г. Маркса на осуществление пролетариатом приписываемой ему его глобальной роли.

Строил пролетариату куры. Не получилось. Не срослось... Не срослось созерцание К. Г. Маркса с деятельностью пролетариата. Свадьбы не будет!

5. Человек ума и человек мысли должны обладать мужеством отказа от ложных созерцаний, сколько бы времени жизни они им ни посвятили.