Письма Императора Николая Александровича, Императрицы Александры Федоровны и их детей из заточения родным и близким людям - своеобразный дневник жизни, страданий, непоколебимой веры в Промысел Божий, любви к России и надежды на ее возрождение.
Царское Село
Из письма Татьяны Николаевны - М. С. Хитрово (-бывшая фрейлина Высочайшего Двора, сестра милосердия Ее Величества лазарета в Царском Селе). 17 марта 1917 г.
«Сегодня утром у Анастасии - 40,1, у Марии - 38,7. Анастасия ничего не может есть, т. к. все идет обратно. Но обе страшно терпеливые и лежат спокойно. Анастасия еще глуха пока, так что приходится орать, чтобы она поняла, что говорим. Я уже почти совсем хорошо слышу, только на правое ухо не совсем. Помните, что Ваши и наши письма читаются».
Из письма Татьяны Николаевны - В. И. Чеботаревой (старшей сестре Ее Величества лазарета в Царском Селе). 9 апреля 1917 г.
«Милая Валентина Ивановна, Мама просит Вас дать на нашу пещерную церковь эту пелену и два воздуха, которые она сама вышила. И скажите о. Андрею, чтобы он это употреблял к лиловому облачению... Грустно, что теперь, поправившись, не можешь снова работать в лазарете . Так странно бывать утром дома, а не на перевязках. Кто теперь перевязывает? Вы ли на материале и старшей сестрой? А врачи все на месте и сестры солдатского отделения? Ольга и Мария все еще лежат. А мы гуляем с Папой и работаем на льду перед домом, раньше были недалеко от Знамения, а теперь дальше, так что церковь не видно. Ну, всего хорошего, всем сердечный привет». Из письма Александры Федоровны - А. В. Сыробоярскому (в 1916 г. - командир 15-го броневого дивизиона, полковник, трижды ранен, находился на излечении в Ее Величества лазарете в Царском Селе). 28 мая 1917 г. «Все можно перенести, если Его (Господа) близость и любовь чувствуешь и во всем Ему крепко веришь. Полезны тяжелые испытания, они готовят нас для другой жизни, в далекий путь.
Очень много Евангелие и Библию читаю, так что надо готовиться к урокам с детьми, и это большое утешение с ними потом читать все то, что именно составляет нашу духовную пищу, и каждый раз находишь новое и лучше понимаешь.
Завтра в 12 часов молебен. Татьяне будет 20 лет уже. Они здоровы все, слава Богу. Надо Бога вечно благодарить за все, что дал, а если и отнял, то, может быть, если без ропота переносить, будет еще светлее. Всегда надо надеяться. Господь так велик, и надо только молиться, неутомимо Его просить спасти дорогую Родину. Стала она быстро, страшно рушиться в такое малое время.
Вы видите, мы веру не потеряли, и надеюсь никогда не потерять, она одна силы дает, крепость духа, чтобы все перенести. И за все надо благодарить, что могло бы быть гораздо хуже... Не правда ли? Пока живы и мы с нашими вместе - маленькая крепко связанная семья. А они, что хотели?.. Да благословит и хранит Вас Господь на всех путях и да даст Он Вам внутренний мир и тишину«.
«Как тяжело читать газеты... Где мы? Куда дошли? Но Господь спасет еще Родину. В это крепко верю. Только где дисциплина? Сколько гадостей о Нем (Государе) пишут... Хуже и хуже, бросаю газеты, больно, больно все время. Все хорошее забыто; тяжело ругательства про любимого человека читать; несправедливость людей и никогда ни одного хорошего слова.... Не позволят, конечно, печатать, но Вы понимаете, что за боль . Когда про меня гадости пишут - пускай, это давно начали травить. Мне все равно теперь, а что Его оклеветали, грязь бросают на Помазанника Божия, это чересчур тяжело. Многострадальный Иов. Лишь Господь Его ценит и наградит Его за кротость. Как сильно внутри страдает, видя разруху. Этого никто не видит.
Разве будет другим показывать, что внутри делается; ведь страшно свою Родину любит, как же не болеть душой, видя, что творится. Не думала, что за три месяца можно такую анархию видеть, но надо до конца терпеть и молиться... Молиться, чтобы Он все спас. А Армия... плачешь, не могу читать, бросаю все и вспоминаю страдания Спасителя. Он для нас, грешных, умер, умилосердится еще, может быть. Нельзя все это писать, но это не по почте, и новый комендант (полк. Кобылинский) цензор, не будет меня бранить, я думаю, а Вы не теряйте веру, не надо, не надо, а то уже не хватит сил жить... Если награда не здесь, то там, в другом мире, и для этого мы и живем. Здесь все проходит, там - Светлая Вечность. О, верьте этому!
Царство зла теперь на земле. У кого совесть чиста, тот и клевету и несправедливость легче переносит. Не для себя мы живем, а для других, для Родины (так это и понимали). Больше, чем Он (Государь) делал, невозможно. Но раз сказали для общего блага... Но не верю, что Господь не вознаградит за это. А те, которые так гнусно поступили, им глаза будут открыты, у многих это уже и есть.
Психология массы - страшная вещь. Наш народ уж очень некультурен - оттого, как стадо баранов, идут за волной. Но дать им понять, что обмануты,- все может пойти по иному пути. Способный народ, но серый, ничего не понимает. Раз плохие везде работают на гибель, пускай хорошие стараются спасти страну . Плохие не станут лучше, но зато есть где-то хорошие, но, конечно, слабые «капли в море», как Вы их называете, но все вместе могут быть со временем поток очищающей воды и смоют всю грязь.
Надо кончать. Всегда за Вас молюсь. Храни Вас Бог. Всего, всего наилучшего, скорейшего выздоровления и душевного спокойствия«.
Из письма Александры Федоровны - М. М. Сыробоярской (мать А. В. Сыробоярского). 4 июня 1917 г.
«Погода стоит очень хорошая. Дети уже очень загорели, особенно Мария. Жизнь та же самая, учатся каждый день, надо побольше догнать, так как зимой болели, и притом время скорее проходит. ОН (Государь) и Алексей по утрам часок гуляют. От двух до пяти все, а Он с девочками от семи с половиной до восьми. Все-таки много на воздухе, и им это полезно всем. Физическая работа для Государя необходима, с детства к этому привык. С покойным отцом (Александром Ш) вместе лес пилили и рубили, так Он и теперь со своими людьми делает. Иногда, если хорошие солдаты, то помогают нести дрова.
Теперь у Него есть много времени читать, что последние годы редко удавалось . Он страшно историческую и военную литературу любит, но трудно после стольких лет быть без бумаг, телеграмм, писем... С покорностью, без ропота все переносит, Его касающееся, но как за Родину страдает... за Армию - это Вы и Александр Владимирович сами понимаете. Невыносимо тяжело видеть эту быструю разруху во всем... обидно, больно - вся работа пропала. Один Господь может еще любимую Родину спасти, и я не теряю эту надежду, хотя много еще тяжелого придется перенести.
Есть хорошие люди (хотя их мало). У меня вообще давно мало доверия к людям, слишком много зла видела в свою жизнь, но я Богу верю, и это главное. Ему все возможно. Но пора кончать. Храни Вас Бог. Крепко целую«.
Из письма Ольги Николаевны - З. С. Толстой (рожд. Бехтеева - сестра поэта С. С. Бехтеева, жена полковника П. С. Толстого). 6 июня 1917 г.
«... теперь в саду началась рубка сухих деревьев, пилим дрова и т.д. Огород процветает. Ели вчера нашу первую редиску. Она очень красная и очень вкусная». Из письма Татьяны Николаевны - З. С. Толстой.
23 июня 1917 г. «Мы по вечерам после обеда все тоже работаем, и Папа нам читает. Мы теперь кончаем шестой том книги „Le comte Monte-Cristo“, Alexandre Dumas. Вы знаете это? Страшно интересно. А раньше читали про разных сыщиков; тоже интересно». Из письма Ольги Николаевны - В. В. Комстадиус (жена генерал-майона Н. Н. Комстадиуса. Содержала в Царском Селе лазарет для раненых). 12 июля 1917 г. «Милая Вера Владимировна! Сердечно тронута и благодарю Вас за добрые пожелания. Все мои шлют Вам привет. Огород наш процветает. Мы также помогали уборке сена, и я немного научилась косить. Всего Вам хорошего».
Из письма Татьяны Николаевны - Великой княгине Ксении Александровне. 20 июля 1917 г.
«Спасибо тебе огромное, дорогая моя Крестная, за письмо. Рада, что вы все, слава Богу, здоровы, и за тебя, что ты, наконец, можешь иметь всех твоих мальчиков у себя. Мы тут все ничего. Папа получил твое письмо в день его отъезда, а больше - нет. Мы все хотели написать - да не знали, можно ли и как. Так как учителям к нам нельзя ходить, то уроки идут домашним способом. Мама и Папа тогда нам дают. С Настенькой читаем и играем на рояле.
Мы ходим в лес, где Папа с нашими людьми спиливают сухие деревья и колют на дрова. Мы помогаем и их носим, и складываем в сажени. Эта работа уже около 2-х месяцев, а раньше сами копали грядки, и вышел очень хороший огород, с которого едим. Грядок вышло около 60. По вечерам Папа нам каждый день читает вслух, а мы работаем или что-нибудь другое делаем.
Мы вчетвером ходим теперь бриться, т.к. волосы страшно лезли после кори, и у Марии больше полголовы вылезло - ужас, что такое, а теперь так удобно. Много очень и часто думаем о вас всех. Да хранит вас всех Господь«.
Из письма Татьяны Николаевны - Великой княгине Ксении Александровне. Июль 1917 г.
«Грустно, что мы не будем с вами в августе. Мы тут все ничего, только Мама не очень хорошо себя чувствует последние дни, так как было жарко и сердце из-за этого болит. Мы гуляем каждое утро и днем еще. Наши люди с нами ходят днем, т.к. смотрят за порядком. А другие помогают нам пилить старые сухие деревья. Ну и, конечно, несколько стрелков с винтовками и дежурный обер-офицер. Все как полагается Ар(естантам)...
До свидания, моя родная, милая тетя Ксения. Христос со всеми вами».
Запись в дневнике Государя: Воскресенье, 30 июля 1917 г.
«Сегодня дорогому Алексею минуло 13 лет. Да даст ему Господь здоровье, терпение, крепость духа и тела в нынешние тяжелые времена! Ходили к обедне, а после завтрака к молебну, к которому принесли икону Знаменской Божией Матери. Как-то особенно тепло было молиться Ее Святому Лику со всеми нашими людьми. Ее принесли и унесли через сад стрелки 3-его полка
...»
Отъезд Царской Семьи был назначен в ночь на вторник, 1 августа 1917 г. К часу ночи все собрались в полукруглом зале. Ночь проходила в томительном ожидании, только в пять утра подали автомобили, и Царская Семья, конвоируемая отрядом кавалерии, покинула Александровский дворец. Поезд был подан к маленькой станции Александровская, в трех верстах от Царского Села. Без десяти минут шесть 1(14) августа поезд отошел от станции.
Тобольск
6(19) августа 1917 г. - 7(20) мая 1918 г. Из письма Татьяны Николаевны - Великой княгине Ксении Александровне. 18 сентября 1917 г.
«Ужасно приятно, что у нас есть балкон, на котором солнце греет с утра до вечера, весело там сидеть и смотреть на улицу, как все ездят и проходят. Единственное наше развлечение. Из наших окон очень красивый вид на горы и на верхний город, где большой Собор.
По воскресеньям бывает обедница в зале, были два раза в церкви. Ты можешь себе представить, какая это была для нас радость после 6 месяцев, так как ты помнишь, какая неуютная наша походная церковь в Царском Селе. Здесь церковь хорошая. Одна большая летняя в середине, где и служат для прихода, и две зимние по бокам. В правом приделе служили для нас одних. Она здесь недалеко, надо пройти город и прямо напротив, через улицу. Мама мы везли в кресле, а то ей все-таки трудно идти. Грустно, что у нее все время сильные боли в лице, кажется, от зубов и потом от сырости .
А так все остальные здоровы. Что делаете целый день - как проводите время? Сидим все вместе по вечерам, кто-нибудь читает вслух. Завтракаем тоже все вместе, а чай пьем одни. Буду ждать от тебя писем. Всего, всего хорошего. Храни вас всех Господь. Целуем всех крепко, крепко; крепко, как любим. Молимся за вас. Любящая тебя очень,
твоя крестница Татьяна«
Из письма Александры Федоровны - А. А. Вырубовой. 20 декабря 1917 г. «Только обещайся мне сжечь все мои письма, так как это могло бы тебе бесконечно повредить, если узнают, что ты с нами в переписке. Люди все еще совсем сумасшедшие. Были в церкви в 8 часов утра. Не всегда нам позволяют. Занята целый день, уроки начинаются в 9 часов.
Закон Божий с Татьяной, Марией, Анастасией и Алексеем. Немецкий три раза с Татьяной и 1 раз с Мари и чтение с Татьяной. Потом шью, вышиваю, рисую целый день с очками, глаза ослабели, читаю хорошие книги, люблю очень Библию...
Грущу, что они могут гулять только во дворе, за досками... Он (Государь) прямо поразителен - такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на Него. Все остальные члены семьи такие храбрые и хорошие и никогда не жалуются... Маленький (Алексей) - ангел.
Я обедаю с ним, завтракаю тоже, только иногда схожу вниз. Священника для уроков не допускают. Во время служб офицеры, комендант и комиссар стоят возле нас, чтобы мы не посмели говорить. Священник очень хороший, преданный.
О, Боже, спаси Россию! Это крик души и днем и ночью - все в этом для меня - только не этот постыдный, ужасный мир... все должны страдать за все, что сделали, но никто этого не понимает... Учишься теперь не иметь никаких личных желаний. Господь милосерд и не оставит тех, кто на Него уповает. Какая я стала старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою Родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения.
Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, которая разрывает мое сердце, но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет
.
Господь, смилуйся и спаси Россию!... Страданье со всех сторон. Сколько времени никаких известий от моих родных. Но удивительный душевный мир, бесконечная вера, данная Господом, и потому всегда надеюсь. И мы тоже свидимся - с нашей любовью, которая ломает стены. Я временами нетерпеливая, сержусь, когда люди нечестны и обижают тех, кого люблю. Целую, благословляю, молюсь без конца«.
Из писем Николая II своей сестре, Великой княгине Ксении Александровне. 23 сентября 1917 г.
«Дорогая моя Ксения, недавно получил я твое письмо от 23 марта, ровно полгода тому назад написанное. В нем было два образка, один от тебя, другой от М. Труб. Благодарю за него сердечно и ее тоже. Давно, давно не виделись мы с тобой. Я тоже надеялся, что тебе удастся заехать к нам до Крыма. А как мы надеялись, что нас отправят туда же и запрут в Ливадии, все-таки ближе к вам. Сколько раз я просил об этом Керенского.
Мы постоянно думаем о вас всех и живем с вами одними чувствами и одними страданиями.
Да хранит вас всех Господь. Крепко обнимаю тебя, милая моя Ксения, Сандро и деток.
Твой старый Ники».
5 ноября 1917 г.
Милая, дорогая моя Ксения. От всей души благодарю тебя за доброе письмо от 15 окт., доставившее мне огромную радость. Все, что ты пишешь о здоровье Мама, теперь успокоило меня. Дай Бог, чтобы силы ее вполне восстановились и чтобы она берегла здоровье свое.
Мы только что вернулись от обедни, которая для нас начинается в 8 часов при полной темноте . Для того, чтобы попасть в нашу церковь, нам нужно пройти городской сад и пересечь улицу - всего шагов 555 от дома. Стрелки стоят редкою цепью справа и слева, и когда мы возвращаемся домой, они постепенно сходят с мест и идут сзади, а другие вдали сбоку, и все это напоминает нам конец загона, так что мы каждый раз со смехом входим в нашу калитку. Я очень рад, что у вас сократили охрану - «дюже надоело» и вам, и им, понятно. Бедные, сбитые с толку люди«.
24 января 1918 г.
«Дорогая милая моя Ксения. Сегодня день твоих именин, хотя я не нашел этого в календаре. Поздравляю Тебя от всего сердца и шлю мои пожелания Тебе здоровья и всех благ. С утра я ощущал потребность поговорить с Тобою письменно именно сегодня. Как часто мы проводили этот день вместе всей семьей и при иных обстоятельствах, более счастливых, чем нынешние. Бог даст, и эти пройдут. Живем по-прежнему тихо и постоянно вспоминаем о дорогой Мама и вас милых. Все дети с нового года переболели легкою краснухой. Теперь давно здоровы и продолжают выходить во всякую погоду.
Последние дни были очень холодные, сильнейшая буря с 25-30-градусными морозами. Ветры проникают даже в дом, и температура некоторых комнат доходила до 7-8 градусов тепла, например, в зале и в моем кабинете. Но ко всему привыкаешь, одеваемся мы тепло и по утрам сидим в валенках - пока печи не растопятся. Отлично.
Время от чая до обеда обыкновенно занято репетициями разных пьес в разных комнатах, которыми занят весь наш кружок. Время проходит так незаметно. До сих пор играли французскую пьеску, теперь разучиваем русскую и английские. Я собираюсь играть с Ольгою и Мари в забавной шутке Чехова - «Медведь». Надеюсь, насмешим остальных. Хорошее упражнение для памяти. Ну вот, пока все. Христос со всеми вами
. Всею душою Тебя любящий. Твой старый Ники.
Из письма Ольги Николаевне - Великой княжне Ксении Александровне. 6(19) февраля 1918 г.
«Тетя Ксения, милая, дорогая, я так обрадовалась твоему длинному письму. Слава Богу, что у вас в Ай-Тодоре все благополучно, у нас - также, пока что жаловаться нельзя. Солнце светит почти всегда, и здесь оно какое-то особенно яркое. Сейчас уже темно, но луна светит сильно и масса ярких звезд. Очень хорошие закаты. Снегу прибавило за последнее время, и гора наша процветает. То совсем небольшая, в уровень забора, но и это хорошо, так как сверху видим проходящих и проезжающих. Иногда некоторые останавливаются и глазеют, и если часовой сердитый, то он гоняет их вовсю.
Мы сейчас же и сами скатываемся, во-первых, чтобы не набиралась толпа, а потом, чтобы нас оттуда самих не попросили, что довольно скучно, но пока все благополучно. Иногда к нам приходит покататься мальчик Миша, которого взял на воспитание один из взводов 1-го полка, раз приходил другой, 4-го полка, или взводные собаки.
Как видишь, гостей немного, но милые. Пишу тебе, сидя в коридоре на сундуке, оно как-то теплее и уютнее.
Пора идти ко всем. Буду играть в бридж с Триной, Валей и Евг. Серг. Остальные играют в безик или работают. Папа читаем вслух Лескова.
Пора идти на репетицию. Всех обнимаем и шлем лучшие пожелания. Храни тебя Господь.
Твоя Ольга.
Из письма Александры Федоровны - А. А. Вырубовой. 13(26) марта 1918 г.
«Господь Бог дал нам неожиданную радость и утешение, допустив нам приобщиться Св. Христовых Тайн, для очищения грехов и жизни вечной. Светлое ликование и любовь наполняют душу.
Подумай, была 3 раза в церкви! О, как это утешительно было. Пел хор чудно, и отличные женские голоса; «Да исправится» мы пели дома 8 раз без настоящей спевки, но Господь помог . Так приятно принимать участие в службе. Батюшка и диакон очень просили нас продолжать петь, и надеемся устроить, если возможно, или удастся пригласить баса. Читаю газеты и телеграммы и ничего не понимаю. Мир, а немцы все продолжают идти в глубь страны,- им на гибель. Но можно ли так жестоко поступать? Боже мой! Как тяжело! Одну неделю сидели вечером одни, вышивали, и Он (Государь) читал нас о Св. Николае Чудотворце. Помнишь, мы вместе читали его жизнь? Father читает для себя теперь весь Ветхий Завет.
Исповедывались у другого батюшки (о. Владимир Хлынов), тот, который теперь всегда служит; была общая молитва с нашими людьми . Благословляю и нежно целую. Всем привет«.
Из письма Татьяны Николаевны - Великой княжне Ксении Александровне. 1(14) апреля 1918 г.
Душка, милая Тетя Ксения. Вот обрадовались твоему письму. Спасибо большое. Столько времени не было от вас известий, а слухов в газетах так много, что - вот и все.
У нас пока все слава Богу, более или менее благополучно. Сюда понаехало, конечно, много пакостников и т.д. красногварда и пр., ну и держат нас опять строже. Из того дома перевели всех сюда, порядочно тесно, ну да ничего, Бог даст... Погода весенняя: снег хорошо тает и воды всюду много. Солнце отлично греет, и мы уже начали загорать. Сегодня было 7 град.в тени и сильный ветер. Да, мы все ужасно вас жалеем и массу хорошего мысленно говорим. Могу себе представить, как тяжело было покидать Ай Тодор... И Вам даже нельзя видеть Т.О. и Ирину. Такое свинство, но ничего не поделаешь.
Была у нас утром в 11 час.30 мин. обедница, и вчера всенощная. Интересные новости. Знаешь, наших людей больше выпускать не будут, чтоб было как в Царском Селе. Не понимаю зачем; когда нас с прошлого года совершенно так же и держат, и для чего других так притеснять, совершенно не понимаю, и, по-моему, ни к чему.
Как забавно одеты, т.е вооружены красногв. - прямо увешаны оружием, всюду что-нибудь висит или торчит.
Вам, наверное, тоже делают вещи, так сказать, для Вашей пользы, да? Надеюсь, Вам удастся поговеть на Страстной? Теперь кончаю. Авось, получишь это письмо. Все крепко, крепко Тебя целуем и обнимаем. Храни Вас Бог.
Твоя Ольга.«
Из письма Александры Федоровны -А.А. Вырубовой. 8(21) апреля 1918 г.
«Родная моя! Горячо благодарим за все: яички, открытки, маленький - за шоколад, птичку, за чудный образ - стоял за службой на столе. Спасибо маме за стихи, ноты, книжку. Всех благодарим. Снег шел опять, но яркое солнце. Ножке Алексея медленно лучше, меньше страданий, ночь была лучше, наконец. Ждем сегодня обыска; приятно.
Не знаю, как с перепиской дальше будет, надеюсь, возможно. Молись за твоих дорогих. Атмосфера электрическая кругом, чувствуется гроза, но Господь милостив и охранит от всякого зла. Сегодня будет обедница, но все-таки трудно не бывать в церкви. Ты это лучше всех знаешь, мученица моя маленькая. Не посылаю через А., так как она обыска ждет. Грустно вечно твои письма жечь; от тебя все такие хорошие, но что делать? Не надо привязываться к мирским вещам...
Ужасно грустно, что Осоргин погиб, а кто еще? Сколько несчастных жертв! Невинные, но они счастливее на том свете. Хотя гроза приближается - на душе мирно - все по воле Божией. Он все к лучшему делает. Только на Него уповать. Слава Ему, что маленькому легче. Храни тебя Христос. Благословляю, обнимаю, ношу в сердце, желаю здоровья, крепости духа. Всем привет от вечно тебя любящей старой М.«
Екатеринбург
Из письма Марии Николаевны - З. С. Толстой. 4(17) мая 1918 г.
«Ужасно было грустно, что нам ни разу не удалось быть в Соборе и приложиться к мощам св. Иоанна Тобольского».
Из письма Ольги Николаевны:
«Отец просит передать всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь».
Хронологический перечень событий крестного пути Царственных Мучеников:
22 февраля (7 марта - нов.ст.) 1917 г. - отъезд Государя Императора в Ставку, послуживший сигналом для начала революционных действий.
27 февраля (12 марта) 1917 г. - образование Временного комитета Государственной Думы и Совета рабочих (и солдатских) депутатов и захват ими власти в Петрограде.
8(21) марта 1917 г. - арест Государя Императора в Могилеве. Арест Государыни Императрицы и Августейших детей
В Царском Селе.
13(26) апреля 1918 г. - увоз из Тобольска Государя Николая Александровича, Государыни Александры Федоровны и Великой Княжны Марии Николаевны.
17(30) апреля 1918 г. - прибытие Государя, Государыни и Великой Княжны Марии Николаевны в Екатеринбург.
7(20) мая 1918 г. - отъезд из Тобольска Цесаревича Алексея, Великих Княжен Ольги, Татьяны и Анастасии на пароходе «Русь».
Почти год и четыре месяца Царская Семья жила под стражей:
- почти полгода в Царском Селе,
- свыше 8 месяцев в Тобольске,
- последние два с половиной месяца - в Екатеринбурге.
Петр Васильевич Петров (1858-?). Чиновник особых поручений Главного управления военно-учебных заведений, учитель русского языка всех детей Николай II .
Дорогой Петр Васильевич.
Очень благодарю Вас за письмо, все читали. Я очень извиняюсь, что я Вам не писал раньше, но я в самом деле очень занят. У меня каждый день 5 уроков, кроме приготовлений, и как только я освобождаюсь, я бегу на улицу. День проходит незаметно. Как вы знаете, я занимаюсь с Клавдией Михайловной, по русск., по ариф., по истор. и геогр. Крепко обнимаю. Поклон всем. Часто вспоминаю вас. Храни Вас Бог.
Дорогой Петр Васильевич.
Поздравляю Вас с наступающим праздником и Новым годом. Надеюсь, что Вы получили мое первое письмо. Как Ваше здоровье? Пока у нас очень мало снегу и поэтому трудно выстроить гору. Джой(3) толстеет с каждым днем, потому что он ест разные гадости из помойной ямы. Все его гонят палками. У него много знакомых в городе и поэтому он всегда убегает. Я Вам пишу во время французского урока, потому что у меня почти нет свободного времени, но когда будут каникулы, я Вам буду писать чаще. Поклон и поздравление учителям. Храни Вас Господь! Ваш пятый ученик.
Дорогой Петр Васильевич.
Пишу Вам уже третье письмо. Надеюсь, что Вы их получаете. Мама и другие Вам шлют поклон. Завтра начнутся уроки. У меня и сестер была краснуха, а Анастасия одна была здорова и гуляла с Папой. Странно, что никаких известий от Вас не получаем. Сегодня 20 гр. морозу, а до сих пор было тепло. Пока я Вам пишу, Жилик читает газету, а Коля рисует его портрет. Коля беснуется и поэтому он мешает писать Вам. Скоро обед. Нагорный Вам очень кланяется. Поклон Маше и Ирине. Храни Вас Господь Бог! Ваш любящий.
Ваше длинное письмо, напоминающее мне, что я ни разу Вам не писала, милый старый Петр Васильевич, за что извиняюсь. Были очень рады узнать, что Вам лучше. Надеюсь, так и продолжите.
У нас все благополучно; все здоровы. Погода хорошая. Сегодня солнце (...) а в первых числах октября было почти жарко, так скоро меняется погода. У брата и сестер начались занятия. Я сама читаю какую-то литературу: воспоминания Тургенева и т. д. Знаете, я своевременно забыла, про какую книгу Вы мне в Царском писали, и поэтому, конечно, ее не выписала. Помню только, что про что-то русское, не то нравы, а может быть, и нет.
Я ужасно глупо сделала, что не взяла с собою маленьких зеленых книг, не помню, сколько их было (...) нашей литературной.
Т(...) и Ломоносов, Державин, комедии Островского и др. Трина меня уже ругала, так как проходит сейчас с Марией литературу и не имеет никаких подходящих вещей. Пишу Вам в большой зале. Все вместе пьем чай. Брат играет за отдельным столом в солдатики, М(ария) и А(настасия) на окнах читают. Мама и Татьяна во что-то играют, и Папа около читает. Все они Вам кланяются, и я также. Желаю всего хорошего. Вспоминаем часто с Жиликом, как мучили бедного старого П. В. П.(6) во время уроков и многое другое. Привет Батюшке, Конст. Ал. И друг. Будьте здоровы.
Ваша ученица № 1 ОНР(7), Папа(8) очень кланяется Вам.
Спасибо Вам, милый старый Петр Васильевич, за письмо, которое я получила сегодня, месяц спустя, что Вы его послали в Тоб(ольск), оно пришло 31 окт. (на штемпеле увидела), и не понимаю, что оно до сих пор здесь делало. Каким я Вам модным цветом(10) пишу, а? Ваше письмо читали почти все с нами находящиеся и просили Вам очень кланяться. Сидней Вам отсюда уже писал. Он живет в другом доме. Ничего интересного Вам (...) не могу т. к. живем мы тихо и однообразно. По воскресениям ходим в 8 ? утра в церковь, а всенощная у нас в доме. Поет хор любителей, голоса недурные, поют только очень концертно, чего я не терплю, хотя многие это хвалят. Запугивали нас, запугивали здешним суровым климатом, а до сих пор зима не совершенно установилась. Один день мороз с небольшим ветром, а на следующий день два градуса тепла, все тает и невероятно скользко. Иртыш давно уже стал. Вот, кажется, и все новости.
Только что прочли в газетах о смерти бедного Васи Агеева! Неужели это он? Петр Васильевич, не смогли бы вы узнать у матери Жени Мак(11), правда ли это? Она, наверное, знает и, если да, пусть она передаст его матери, как брат и все мы сочувствуем и горюем с ней. Наконец-то М. Конрад(12) имеет известие от своих. Могу себе представить, как он беспокоился. Кланяйтесь ему и всем, кто помнит нас. Собираемся постричь гору, но снегу еще очень мало. П(апа) обыкновенно пилит и складывает дрова, а М(ама) выходит, когда не холодно, иначе ей дышать тяжело. Джой, Ортипо и Джим процветают. Двух первых приходится гонять со двора, где они наслаждаются в помойной яме и едят всякую пакость.
Ну пора кончать. Все Вам кланяются и желают здоровья. Всего Вам хорошего.
Спасибо сердечное за поздравления, милый Петр Васильевич. Мы все очень Вас поздравляем с праздником и Новым 1918 годом. Желаем Вам всего хорошего. Были очень рады узнать, что Вы здоровы. Все часто вас вспоминаем. Мы с Триной (...) занимаемся, как мне кажется. Ходим два раза в день гулять за нашей загородкой. Иногда играем на маленькой снежной горке, которую начали устраивать и так бросили, мало снегу и так (...) морозы пока не очень большие, но почти каждый день есть солнце, вот это очень приятно. Все наши собаки здоровы и Вам кланяются, очень мило с их стороны, правда?
Большое спасибо за длинное письмо, которому все были очень рады. Читает Ваши письма большое количество людей. Трина больше всех наслаждалась описанием худобы др. П. Всего Вам хорошего к Празднику. Привет всем.
Здравия желаю, милый старый Петр Васильевич!
Очень Вам благодарна за длинное хорошее письмо.
Я, конечно, помню наш первый урок, но не шестой.
Мы все здоровы. Много гуляем, катаемся с ледяной горы и т. д. Живем в общем по-прежнему. Только не ходим больше в церковь. Обедницы бывают дома. Сейчас я ничего особенного не читаю. Очень люблю Чехова, учу наизусть шутку его "Медведь". Насчет книги поговорю с Триной. Может, (...) что-нибудь достанет. Извиняюсь за почерк и отвратительную бумагу. Всем поклоны, а вам еще больше количество оных. Будьте здоровы.
Ваша старая ученица Ольга.
Екатеринбург областной исполнительный комитет
Председателю для передачи Марии
463
Марии Николаевне Романовой(15)
10-го 19 ч. 31 м.
из Тобольска
12-22 25 1918(16)
М
Все благодарим пасхальные открытки маленький медленно поправляется самочувствие хорошее крепко целуем.
(Отрывок из записки, посланной с кучером, который вез Государыню до первой почтовой станции)
Дороги испорчены, условия путешествия ужасны.
Скучаем по тихой и спокойной жизни в Тобольске. Здесь почти ежедневно неприятные сюрпризы. Только что были члены област. Комитета и спросили каждого из нас, сколько кто имеет с собой денег. Мы должны были расписаться. Т. к. Вы знаете, что у Папы и Мамы с собой нет ни копейки, то они подписали, ничего, а я 16 р. 75 к. кот. Анастасия мне дала в дорогу. У остальных все деньги взяли в комитет на хранение, оставили каждому понемногу, выдали им расписки. Предупреждают, что мы не гарантированы от новых обысков. - Кто бы мог думать, что после 14 месяцев заключения так с нами обращаются. - Надеемся, что у Вас лучше, как было и при нас.
С добрым утром дорогие мои. Только что встали и затопили печь, т. к. в комнатах стало холодно. Дрова уютно трещат, напоминает морозный день в Т(обольске). Сегодня отдали наше грязное белье прачке. Нюта тоже сделалась прачкой, выстирала Маме платок, очень хорошо и тряпки для пыли. У нас в карауле уже несколько дней латыши. У Вас наверное неуютно, все уложено. Уложили ли мои вещи, если не уложили книжку дня рождения, то попроси Н. Т. написать. Если не выйдет, то ничего. Теперь уж наверное скоро приедете. Мы о Вас ничего не знаем, очень ждем письма. Я продолжаю рисовать все из книжки Бем. Может быть можете купить белой краски. Ее у нас очень мало. Осенью Жилик где-то достал хорошую, плоскую и круглую. Кто знает, может быть это письмо дойдет к Вам накануне вашего отъезда. Благослови Господь ваш путь и да сохранит Он вас от всякого зла. Ужасно хочется знать, кто будет вас сопровождать. Нежные мысли и молитвы вас окружают - только чтобы скорее быть опять вместе. Крепко вас целую, милые, дорогие мои и благословляю +.
Сердечный привет всем и остающимся тоже. Надеюсь, что Ал. Себя крепче чувствует и что дорога не будет его слишком утомлять. Мама (эти строки рукой Императрицы вписаны.)
Пойдем сегодня утром погулять т. к. тепло. - Валю все еще не пускают. - Скажите Ал. (?) Вас и др. привет. Очень жалела, что не успела проститься. Наверное Вам будет ужасно грустно покинуть т. уютный дом и т. д. вспоминаю все уютные комнаты и сад. Качаетесь ли Вы на качеле или доска уже сломалась?
Папа и я горячо Вас милых целуем. - Храни Вас Бог +.
Всем в доме шлю привет. Приходит ли Толя (так) играть? Всего хорошего и счастливого пути, если уже выезжаете.
Воистину Воскрес!
Моя хорошая Машка душка. Ужас как мы были рады получить вести, делились впечатлениями! Извиняюсь, что пишу криво на бумаге, но это просто от глупости. Получ. от Ал Пав. очень мило, привет и т. ж. тебе. Как Вы все? А Сашка и Т. П. Видишь, конечно, как всегда слухов количество огромное, ну и понимаешь трудно и не знаешь кому верить и бывает противно. Т. К. половину вздор. А другого нет, ну, и поэтому думаем верить. Кл. Мих.(20) приходит сидеть с маленьким. Алексей ужасно мил как мальчик и старается... (помнишь, при тебе на лавочке). Мы завтракаем с Алексеем по очереди и заставляем его есть, хотя бывают дни, когда он без понукания ест. Мысленно все время с вами, дорогими. Ужасно грустно и пусто, прямо не знаю, что такое. Крестильные кресты(21) конечно у нас, и получили от Вас известие, вот Господь поможет и помогает.
Ужасно хорошо устроили иконостас к Пасхе, все в елке, как и полагается здесь, и цветы. Снимались мы, надеюсь выйдет. Я продолжаю рисовать, говорят - не дурно, очень приятно. Качались на качелях, вот когда я падала, такое было замечательное падение!.. да уж! Я столько раз вчера рассказывала сестрам, что им уже надоело, но я могу еще массу раз рассказывать, хотя уже некому. Вообще мне вагон вещей рассказать Вам и тебе. Мой "Джимми" проснулся и кашляет, поэтому сидит дома, шлем поклоны. Вот была погода! Прямо кричать можно было от приятности. Я больше всех загорела, как ни странно, прямо акробатка!? А эти дни скучные и не красивые, холодно, и мы сегодня утром померзли, хотя домой конечно не шли... Очень извиняюсь, забыла Вас Всех моих любимых поздравить с праздниками, целую не три, а массу раз Всех. Все тебя душка очень благодарят за письмо.
У нас тоже были манифестации ну и вот - слабо.
Сидим сейчас как всегда вместе, не достает тебя в комнате. Папе золотому скажи, что мы ужасно благодарим за смок, употребляем со вкусом, - конечно извиняюсь, что такое нескладное письмо, понимаешь, мысли несутся, а я могу все написать и кидаюсь на что в башку влезет. Скоро пойдем гулять, лето еще не настало и ничего не распустилось, очень что-то копается.
Так хочется Вас увидеть, (знаешь) грустно! Ухожу гулять, ну вот и вернулась. Скучно, и ходить не выходит. Качались. Солнце вышло, но холодно и рука едва пишет. Александр Ал. - вот понимаешь ли Здравствуй (это выражение, кот. очень часто повторяется).
Милые и дорогие, как Вас жалеем. Верим, что Господь поможет, - своим. - !!!... Не умею и не могу сказать, что хочу, но вы поймете надеюсь.
Приветы передали в точности, и Вам большое спасибо и тоже самое. Как тут приятно, все время благословят почти во всех церквях, очень уютно получается.
Саша и ее подруги говорили (мы слыш.) что им было холодно и очень голодно и чуть их не убили, бедные, им немного любознательно, чем они виноваты и за что, не понятно. Вчера мы ходили смотреть свиней маленьких. В нашем садике грязь, но сейчас подмерзло. Так скучно, от Кати(22) нет известий ужас как давно. Вот был смех с дороги... Это надо будет лично рассказывать и посмеяться. Только что пили чай. Алекс. с нами и мы столько сожрали Пасхи, что собираюсь лопнуть.
Когда мы поем между собой, то плохо выходит т. к. нужно четвертый голос, а тебя нет и по этому поводу мы острием ужасно. Ужасно слабже, но есть и смешные анекдоты. По вечерам сидим у..., вчера гадали по книгам. Ты знаешь ее, а иногда работаем... Все делаем, как просили...(22) Тебя и Вас дорогих поцеловать и многое т. п., не буду распространяться, а Вы поймете. Мысленно давно. Русса, она хотя и мила, но странна и злит т. к. не понимает и просто не сносно. Я раз чуть не нагрубила, кретинка. Ну, я кажется достаточно глупостей написала. Сейчас еще буду писать, а потом почитаю, приятно, что есть свободное время. Пока до свидания. Всех благ желаю Вам, счастья и всего хорошего, постоянно молимся за Вас и думаем, помоги Господи. Христос с Вами золотыми. Обнимаю очень крепко всех... и целую...
(1) ЦГАОР, ф. 611, оп. 11, д. 66, л. 24.
(2) ЦГАОР, ф. 611, оп. 11, д. 66, л. 25.
(3) Джой (англ: радостный, веселый) - прозвище псу придумала мать Александра Феодоровна. Джой - любимая собака Алексея. После расстрела царской семьи одни из охранников, Михаил Иванович Летемин, украл множество вещей, принадлежащих узникам. В основном это были вещи Алексея. Он же забрал и Джоя. Следствие обнаружило пса в доме Летемина едва живого от тоски и голода
(4) ЦГАОР, ф. 611, оп. 11, д. 66, л. 26.
(5) ЦГАОР, ф. 611, оп. 1, д. 70.
(6) Петр Васильевич Петров (см. выше).
(7) Все дети Императора Николая II в разное время учились русскому языку у этого преподавателя. Ольга Николаевна была первой в этом ряду.
(8) Император Николай II .
(9) ЦГАОР, ф. 611, оп. 1, д. 70.
(10) Письмо написано красными чернилами.
(11) Женя Макаров, кадет, приятель наследника Алексея Николаевича. Мальчики общались в 1916 - начале 1917 гг. От него Алексей заразился корью в феврале 1917 г. Судя по всему, Вася Агеев - тоже кадет и приятель наследника - цесаревича.
(12) М. Конрад - один из учителей царских детей.
(13) ЦГАОР, ф. 611, оп. 1, д. 70.
(14) ЦГАОР, ф. 611, оп. 1, д. 70.
(15) ЦГАОР, ф. 685, оп. 1., д. 268.
(16) Сверху лиловая надпись: "Коменданту. Передать по назначению. А. Б." Возможно, это резолюция А. Белобородова.
(17) Подлинник не сохранился. Впервые текст опубликован П. Жильяром в книге "Император Николай II и его семья". Вена, 1921 г., запись от 14/27 апреля.
(18) ЦГАОР, ф. 685, оп. 1, д. 276.
(19) ЦГАОР, ф. 685, оп. 1, д. 40, л. 3-6.
Ценность данного письма состоит в том, что оно практически единственное дошедшее до нас письмо, в котором описывается повседневная жизнь царских детей, оставшихся без родителей.
Писем, как из Екатеринбурга в Тобольск, так и из Тобольска в Екатеринбург, посылалось немного, но увы, до адресатов дошли лишь единицы. Император Николай II в своем дневнике записал: "10 мая. Четверг. Последовательно объявили, что дети в нескольких часах от города. Огромная радость была увидеть их снова и обнять, после четырехдневной разлуки и неопределенности.
Взаимным расспросам и ответам не было конца. Очень мало писем дошло до них и от них. Много они, бедные, перетерпели нравственного страдания и в Тобольске и в течение трехдневного пути".
(20) Клавдия Михайловна Битнер, учитель царских детей.
(21) Подразумеваются драгоценности, которые мать-императрица настоятельно советовала взять с собой.
(22) Екатерина Викторовна Сухомлинова.
(23) "Все делаем, как просили". - Эта фраза несколько загадочна. Перед отъездом родителей наказали детям, чтобы те, когда поедут к ним, взяли драгоценности с собою. Эти драгоценности были зашиты в лифчики и платья.
Из книги "Письма Святых Царственных Мучеников из заточения."
Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря
Санкт-Петербург 1998г.
Письмо императора Николая Александровича матери вдовствующей императрице Марии Федоровне написано в 1905 году, в период событий, названных позже Первой русской революцией. Прошло всего несколько недель после того, как был подписан знаменитый "Манифест 17 октября".
Привожу текст письма полностью, за исключением двух последних абзацев, где говорится о родственниках из европейских монарших домов, передаются приветы дедушке датскому королю и поцелуи от внучек Марии Федоровне.
Милая, дорогая Мама,
От всего сердца благодарю тебя за твое доброе, длинное письмо, которое меня глубоко тронуло. Я чувствовал все это время твои молитвы за меня и знаю, что постоянно думаешь обо мне. так же как и мои мысли всегда окружают тебя. Хотя мы и в разлуке, но душою и сердцем вместе. Это сознание облегчает перенесение трудностей жизни!
2 ноября Миша прикатил в Петергоф на своем моторе, и мы переехали вместе сюда. В этот же день началась вторая забастовка железных дорог вокруг Петербурга; но она была не серьезная, так как все остальные дороги отказались от нее. Стачка на фабриках прекратилась потому, что рабочие на этот раз ничего не добились кроме голода для себя и своих семейств.
Знаменитый "Союз союзов", который вел все беспорядки, много потерял своего значения после этой забастовки!
Но вместе с этим, как ты, конечно, знаешь, внутри России начались аграрные беспорядки. Это самое опасное явление, вследствие легкости подбивать крестьян отнимать землю у помещиков, а также потому, что войск везде мало.
Армия из Манчжурии возвращается медленно из-за прекращения движения Сибирской ж.д. Три генерал-адъютанта были посланы для усмирения этих беспорядков: Струков, Дубасов и Сахаров. Сведений от них еще немного, но там, где они сами бывали, наступает спокойствие.
У меня каждую неделю раз заседает Совет Министров. Миша тоже присутствует. Говорят много, но делают мало. Все боятся действовать смело, мне всегда приходится заставлять их и самого Витте быть решительнее. Никто у нас не привык брать на себя и все ждут приказаний, которые затем не любят исполнять. Ты мне пишешь, милая Мама, чтоб я оказывал доверие Витте. Могу тебя уверить, что с моей стороны делается все возможное, чтобы облегчить его трудное положение. И он это чувствует. Но не могу скрыть от тебя некоторого разочарования в Витте. Все думали, что он страшно энергичный и деспотичный человек и что он примется сразу за водворение порядка прежде всего.
Он сам мне говорил еще в Петергофе, что как только манифест 17 окт. будет издан, правительство не только может, но должно решительно проводить реформы и не допускать насилий и беспорядков. А вышло как будто наоборот - повсюду пошли манифестации, затем еврейские погромы и, наконец, уничтожения имений помещиков!
У хороших и честных губернаторов везде было спокойно; но многие ничего не предпринимали, а некоторые даже сами ходили впереди толпы с красными флагами; такие, конечно, уже сменены. В Петербурге менее всего видно смелости власти и это, именно, производит странное впечатление какой-то боязни и нерешительности, как будто правительство не смеет не смеет открыто сказать. что можно и чего нельзя делать. С Витте я постоянно говорю об этом, но я вижу, что он не уверен еще в себе"...
Сергей Юльевич Витте
Предисловие
Содержащиеся в настоящем издании письма Императрицы Александры Федоровны к Николаю II, числом четыреста, обнимают период с июля 1914 года по 17 декабря 1916 года. В подлиннике все письма тщательно перенумерованы, начиная с № 231. Таким образом, за эти четыре года число писем вдвое превышает количество написанных за все предыдущее время, составляющее свыше двадцати лет. Объясняется это тем, что Государю приходилось весьма редко разлучаться с Государыней, между тем как во время войны Николай II бывал большей частью в отсутствии и Александра Федоровна писала ему ежедневно, помимо часто посылаемых телеграмм. Письма обрываются на 17-м декабря, дне убийства Гр. Распутина. Получив известие об этом, Николай II немедленно выехал в Царское Село и возвратился в Ставку лишь в последних числах февраля, когда в Петербурге уже началось революционное брожение.
Письма Императрицы найдены были в Екатеринбурге после убийства царской семьи в черном ящике с выгравированными на нем инициалами Н. А. Они хранились там вместе с письмами Императора Вильгельма, уже опубликованными. Письма к Государю все написаны по английски, но некоторые фамилии, отдельные слова, а иногда и целые фразы написаны по русски. То, что написано по русски, выделено как в английском тексте, так и в русском переводе курсивом.
В виду огромного политического значения писем они дополнены многочисленными примечаниями, составленными на основании показаний лиц, близких к царской семье, некоторых появившихся в печати книг (как то Воспоминаний б. гувернера Наследника Жильяра, Воспоминаний б. французского посла в Петербурге Палеолога, и др.), а также тщательных газетных справок, относящихся до событий, о которых в письмах упоминается. Примечания имели целью всестороннее осветить ту яркую картину состояния русского двора и бюрократического Петербурга, которую письма весьма детально рисуют, устраняя вместе с тем массу накопившихся легенд, сплетен и небылиц.
Ко второму тому приложен еще указатель встречающихся в письмах имен, игравших какую либо политическую роль в те годы.
Мое милое сокровище, мой родной,
Ты прочтешь эти строки, когда ляжешь в кровать в чужом месте, в незнакомом доме. Дай Бог, чтобы путешествие было приятным и интересным, и не слишком утомительным и чтобы не было слишком много пыли. Я так рада, что у меня есть карта, так что я могу за тобой следить ежечасно. Ты мне будешь страшно недоставать, но я рада за тебя, что ты два дня будешь в отсутствии и получишь новые впечатления, и ничего не услышишь об историях Ани . Мое сердце болит, мне тяжело: Неужели доброта и любовь всегда так вознаграждаются? Сперва черная семья , а теперь вот она… Всегда говорят, что нельзя достаточно любить: здесь мы дали ей наши сердца, наш домашний очаг, даже нашу частную жизнь, а что мы от этого приобрели? Трудно не испытывать горечи, так это кажется жестоко и несправедливо.
Пусть Бог смилостивится и поможет нам. У меня такая тяжесть на сердце, Я в отчаянии, что она (Аня) причиняет тебебезпокойство и вызыват неприятные разговоры, не дающие тебе отдохнуть. Ну, постарайся забыть все в эти два дня. Благословляю и крещу тебя, и крепко держу тебя в своих объятиях. Целую всего тебя с безконечной любовью и нежностью. Завтра утром, часов в 9, я буду в церкви и попробую опять пойти в четверг. Мне помогает молиться за тебя, когда мы в разлуке. Я не могу привыкнуть хотя бы на короткое время не иметь тебя здесь, в доме, хотя при мне наши пять сокровищ.
Спи хорошо, мое солнышко, мой драгоценный, тысячу нежных поцелуев от твоей старой женки.
Господь благословит и охранит тебя.
Мой любимый,
Очень грустно мне не сопровождать тебя, но мне казалось, что мне лучше остаться спокойно здесь с детками. Душа и сердце всегда с тобой: с нежной любовью и страстью окружаю тебя своими молитвами. Я рада, поэтому, что как только ты завтра уедешь, я могу пойти ко всенощной, а утром в 9 часов к обедне. Я буду обедать с Аней , Марией и Анастасией и рано лягу спать. Мари Барятинская будет завтракать с нами и проведет со мной последний день. Я надеюсь, что у тебя будет спокойный морской переезд и что поездка будет тебеприятна и даст тебе отдых. Ты в нем нуждаешься, так как казался таким бледным сегодня.
Ты мне будешь больно недоставать, мой собственный, дорогой. Спи хорошо, мое сокровище. Моя постель будет, увы, так пуста.
Благословляю и целую тебя. Очень нежные поцелуи от твоей старой женки.
Мой родной, мой милый,
Я так счастлива за тебя, что ты в конце концов можешь поехать, так как я знаю, как глубоко ты страдал все это время. Твой безпокойный сон доказывал это. Я нарочно не касалась этого вопроса, так как знала и прекрасно понимала твои чувства и в то же самое время понимала, что тебе лучше не быть сейчас во главе армии. Это путешествие будет для тебя крошечным утешением, и я надеюсь, что тебе удастся увидеть много войск. Я могу себе представить их радость при виде тебя и также все твои чувства, и горюю, что я не могу быть с тобой и видеть все это. Более, чем когда либо, тяжело проститься с тобой, мой ангел. Пустота после твоего отезда так чувствительна, и тебе также, я знаю, несмотря на все, что тебе придется делать, будет недоставать твоей маленькой семьи и дорогого «Агунюшки» . Он скоро поправится теперь, раз что наш Друг его видел; и это для тебя будет облегчением.
Только бы были хорошия известия, пока тебя нет, так как у меня сердце обливается кровью при мысли о том, что тебе приходится в одиночестве переносить тяжелыя известия. Уход за ранеными - мое утешение, и вот почему я даже хотела в последнее утро туда отправиться, пока ты принимал, чтобы сохранить свою бодрость и не расплакаться перед тобой. Облегчать хоть немного их страдания - помагает болящему сердцу. Помимо всего, что мне приходится испытывать вместе с тобой и с нашей дорогой страной, и народом нашим, я страдаю за мой «небольшой старый дом» и за его войска, и за Эрни и Ирину , и многих друзей, испытывающих там горе. Но сколько теперь проходит через это! А потом, какой стыд, какое унижение думать, что немцы могут вести себя так, как они себя ведут! С эгоистической точки зрения я страшно страдаю от этой разлуки. Мы не привыкли к ней, и я так безконечно люблю моего драгоценнагомилаго мальчика. Вот уже скоро двадцать лет, что я принадлежу тебе, и какое блаженство это было для твоей маленькой женки!
Как хорошо будет, если ты увидишь дорогую Ольгу . Это ее подбодрит и будет хорошо и для тебя. Я тебе дам письмо и вещи для раненых для передачи ей.
Любовь моя, мои телеграммы не могут быть очень горячими, так как оне проходят через столько военных рук, но ты между строками прочтешь всю мою любовь и тоску по тебе.
Мой милый, если ты как нибудь почувствуешь себя не в порядке, непременно позови Федорова , неправда ли, и присматривай за Фредериксом .
Мои усердныя молитвы следуют за тобой днем и ночью. Пусть Господь хранит тебя, пусть он оберегает, руководит и ведет тебя, и приведет тебя здоровым и крепким домой.
Благословляю и люблю тебя, как редко когда либо был кто любим, и целую каждое дорогое местечко, и прижимаю тебя нежно к моему сердцу. Навсегда твоя собственная старая женка.
Образ будет лежать эту ночь под моей подушкой, прежде чем я перешлю тебе его с моим горячим благословением.
Мой собственный, дорогой,
Я отдыхаю в кровати перед обедом, девочки пошли в церковь, а Беби кончает обед. У него только изредка легкия боли. Ах, любовь моя, было тяжело прощаться с тобой и видеть твое одинокое бледное лицо, с большими грустными глазами, в окне вагона. Мое сердце говорило: возьми меня с собой. Если бы только был Н. П. С. с тобой или Мордв. , если бы около тебя было молодое любящее лицо, ты бы чувствовал себя менее одиноким, и тебе было бы «теплей». Я пришла домой и потом не выдержала: расплакалась, молилась, потом легла и курила, чтобы оправиться. Когда глаза мои стали более приличными, я пошла к Алексею и лежала некоторое время около него на диване, в темноте. Отдых успокоил меня, так как я была утомлена во всех отношениях. В четверть пятаго я спустилась, чтобы видеть Лазарева и дать ему маленькую икону для полка. Я не сказала, что это от тебя, так как в таком случае ты должен был бы дать (такия иконы) всем вновь сформированным полкам. Девочки работали в складе . В четыре с половиной Татьяна и я принимали Нейдгардта по делам ея комитета. Первое заседание будет в Зимнем Дворце в среду после молебна . Я опять не буду принимать участия. Это утешительно видеть, как девочки работают одне. Их лучше узна́ют, и оне выучатся быть полезными. Во время чая я читала доклады и потом получила, наконец, письмо от Виктории с датой 1/13 сентября. Оно долго шло с курьером. Я выписываю то, что может тебя интересовать:
«Мы пережили тревожные дни во время продожительнаго отступления союзных армий во Франции. Совершенно между нами (так что, милая, не разсказывай об этом), французы вначалепредоставили английской армии выдержат весь напор сильной немецкой атаки с фланга, и, если бы английския войска были менее упорны, не только они, но и всефранцузския силы были бы разгромлены. Теперь это поправили, и два французских генерала, которые были в этом деле виновны, смещены Жоффром и заменены другими. Один из них имел в своем кармане шесть нераспечатанных записок от английскагоглавнокомандующаго Френча. Другой в ответ на призыв о помощи все время сообщал, что лошади его слишком устали. Это уже, однако, история, но она сто́ила нам жизни и свободы многих хороших офицеров и солдат. К счастью, удалось скрыть это, и здесь большей частью не зна́ют о случившемся». «500.000 новобранцев, которые требовались, почти добраны и целый день усердно упражняются. Многие представители высших классов поступили в войска и дают хороший пример. Говорят о том, чтобы призвать еще 500.000, включая контингенты из колоний. Я не уверена в том, чтобы план перевозки индийских войск, чтобы драться в Европе, мне нравился, но это отборные полки и, когда они служили в Китае и Египте, они держали прекрасную дисциплину, так что сведущие люди уверены, что они будут себя прекрасно вести, не будут грабить или совершать убийства. Все высшие офицеры - англичане. Друг Эрни, магараджа Бисканира прибывает с своим собственным контингентом. В последний раз я его видела в качестве гостя у Эрни в Вольфсгартене. Джорджи написал нам отчет о своем участии в морском деле под Гельголандом. Он командовал на передней башне и выпустил целый ряд снарядов. Его начальство говорит, что он действовал хладнокровно и разсудительно. С. обедают у нас, так что я перестану писать и немного закрою глаза, и кончу письмо сегодня вечером. -
Мари и Дмитрий были в духе, они ушли в 10 часов, чтобы поспеть к Павлу. Беби тревожился и заснул только после 11, но сильных болей не было. Девочки пошли спать, а я сделала сюрприз Ане, лежавшей на диване в большом дворце. У нея теперь закупорка вен, так что княжна Гедройц опять была у нея и сказала ей, чтобы она полежала несколько дней. Она ездила на моторе в город, чтоб видеться с нашим Другом , и это утомило ея ногу. Я вернулась в 11 и легла спать. Инженер механик , кажется, недалеко . Мое лицо завязано, так как челюсть слегка болит, глаза все еще болят и распухли и сердце тоскует по драгоценнейшем существе на земле, принадлежащем старой Sunny . Наш Друг счастлив за тебя, что ты поехал, и был так рад увидеть тебя вчера. Он всегда боится, что Bonheur , т. е. галки , хотят, чтобы он достал трон п. или Галицкий. Это их цель. Но я сказала Ане, чтобы она его успокоила, что даже из чувства благодарности ты бы этого никогда не рискнул. Гр.[игорий] любит тебя ревниво и не выносит, чтобы Н. играл какую либо роль. Ксения ответила на мою телеграмму. Она грустит, что не видела тебя до твоего отезда. Ея поезд пошел. Я ошиблась: Шуленбург не может быть здесь ранее завтрашняго дня или вечера, так что я встану, чтобы только пойти в церковь, немного позднее. Посылаю тебе шесть маленьких предметов, чтобы кое кому сделать подарки. Может быть Иванову , Рузскому или кому ты захочешь. Их придумал Ломан. Эти блестящие мешки должны защищать от дождя и от грязи. Милушка, я теперь кончаю и оставляю письмо за дверью, оно должно быть отправлено утром в половинедевятаго. Прощай, моя радость, мое солнышко, Ники, дорогое сокровище. Беби тебя целует, и женка покрывает тебя нежными поцелуями. Бог благословит, охранит и укрепит тебя. Я целовала и благословляла твою подушку, все, что у меня в мыслях и в молитвах, нераздельно с тобой. Твоя собственная
Поговори с Федоровым о докторах и студентах.
Не забудь сказать генералам, чтобы они оставили свои ссоры.
Всем привет, надеюсь, что бедный старый Фредерикс в порядке. Посмотри, чтобы он ел только легкую пищу и не пил вина.
Мой родной, любимый,
Какая радость была получить твой дведорогия телеграммы. Благодарю Бога за хорошия известия. Такое было утешение получить телеграмму тотчас после твоего прибытия. Да благословит Бог твое присутствие там. Я так надеюсь и верю, что ты увидишь все войска. Беби провел довольно тревожную ночь, но не было настоящих болей. Я поднялась, чтобы поцеловать его до того, как пойти в церковь в 11 часов. Завтракала с моими девчурками на диване. Приехала Беккер . Потом лежала возле кровати Алексея в течение целаго часа и потом прямо к поезду. Привезли не слишком много раненых. Два офицера из одного полка и роты умерли по дороге и так же один солдат. Их легкия очень пострадали после дождя и перехода через Неман в воде. Знакомых не было - все армейские полки. Один солдать вспомнил, что видел нас в Москве в это лето на Ходынке . Парецкому стало хуже вследствие сердечной болезни и переутомления, он выглядит очень плохо, лицо осунулось, выпученные глаза, борода поседела. Бедняга производит тяжелое впечатление, но он не ранен. Потом мы впятером отправились к Ане и там рано пили чай. В три мы отправились в наш маленький госпиталь, чтобы надеть наши халаты , а оттуда - в большой госпиталь, где мы усердно работали. В половине шестого мне пришлось вернуться с М(арией) и А(настасией), так как прибыл отряд с братом МашиВасильчиковой во главе. Потом - обратно в маленький госпиталь, где дети работали, и я перевязала трех вновь прибывших офицеров. Потом показывала Карангозову и Жданову , как следует по настоящему играть в домино. После обеда и молитвы с Беби отправилась к Ане, где уже были все четыре девочки, и видела Н. П. , который с ней обедал. Он был очень рад нас видеть, так как чувствует себя очень одиноким и безполезным. Княжна Гед.(ройц) пришла, чтобы посмотреть Анину ногу, которую я потом перевязывала. Мы дали ей чашку чая. Довезла Н. П. в моторе и выпустила его около станции. Яркая луна, холодная ночь. Беби крепко спит. Вся маленькая семья нежно целует тебя. Мой ангел, ты м н е с т р а ш н о н е д о с т а е ш ь, и каждую ночь, когда я просыпалась, я старалась не шуметь, чтобы не разбудить тебя. Так грустно в церкви без тебя. Прощай, милушка, мои молитвы и думы следуют за тобой повсюду. Благословляю и целую тебя без конца, каждое дорогое любимое местечко.
Твоя старая женка.
Кн. Орлова завтра отправляется в Барановичи на два дня на свидание с мужем. Аня имела известие от Сашки и два письма от своего брата.
Дорогая моя душка,
Мне было так грустно, что я не могла тебе написать вчера, но у меня безумно болела голова, и я целый вечер лежала в темной комнате. Утром мы отправились в пещ. храм на половину службы. Было прелестно. Раньше я пошла посмотреть на Беби. Потом мы заехали за княжной Г. к Ане.
Голова моя уже болела, и я теперь не могу принимать лекарства также и против болей сердечных.
Мы работали с 10 до 1 часу, так как была операция, которая продолжалась долго.
После завтрака у меня был Шуленбург, который сегодня опять уехал, так как Ренненкампф сказал ему, чтобы он поспешил обратно. Потом я пошла наверх, чтобы поцеловать Беби, и спустилась, и полежала на кровати до чая, после чего я принимала отряд Сандры Шуваловой . А потом пошла спать с адской головной болью. Аня, обиделась, что я к ней не зашла, но у нея была масса гостей, и наш Друг оставался три часа. Ночь была не ахти какая, и я целый день чувствую свою голову и также расширение сердца. Обыкновенно я принимаю капли три или четыре раза в день, так как иначе я не могу выдержать, а эти дни мне это не удается. Я читала доклады в кровати и перешла на диван к завтраку. Потом я принимала чету Ребиндер из Харькова (у них там мой склад ), а она приехала изВильны , куда она ездила, чтобы проститься с братом своим Кутайсовым . Он показал ей икону, которую я послала батарее от Беби. Она казалась уже совсем выцветшей. Повидимому, они каждый день выставляют ее для молитвы и перед каждым сражением они перед ней молятся. Так трогательно!
Потом я пришла к Беби и лежала возле него в сумерках пока Влад. Ник. ему читал. Теперь они оба играют вместе, также и девочки. Мы здесь наверху пили чай. Погода ясная, ночью почти морозило.
Слава Богу, известия продолжают быть хорошими, пруссаки отступают. К этому их принудила непроходимая грязь. Мекк пишет, что есть много случаев холеры и дизентерии во Львове , но они принимают санитарныя меры. Там пришлось пережить несколько трудных минут, судя по газетам. Но я верю, что ничего серьезнаго не будет. Этим полякам нельзя доверять, в концеконцов они наши враги, и католики должны нас ненавидеть.
Я кончу письмо вечером, не могу много писать зараз. Милый ангел, душой и сердцем я всегда с тобой.
Я пишу на бумаге Анастасии. Беби тебя крепко целует. У него совсем нет болей. Он лежит потому, что колено еще распухло. Я так надеюсь, что он встанет к твоему возращению. Я получила письмо от старухи Орловой , которой Иван писал, что он хочет продолжать военную службу после войны. Он мне говорил тоже самое. Он «летчик Орлов 20-го корпуса действующей армии ». Он получил Георгиевский крест, имеет право на другой орден, но может быть следовало бы произвести его в прапорщики или подпоручики . Он делал разведки под сплошным огнем неприят . Однажды он полетел один особенно высоко и был такой холод, что он не знал, что делать. Руки мерзли, машина перестала работать, ему уже было все равно, что бы ни случилось с ним, до того он озяб. Тогда он начал молиться и вдруг машина принялась опять правильно работать. Когда льет, летать нельзя, приходится спать и спать. Он молодец, что так часто летает один; какие должны быть нервы! В самом деле, его отец мог бы им гордиться, и потому его бабушка за него просит. Я пишу сегодня ужасно, но у меня мозг устал и голова тяжела. - О, милый мой, какая была огромная радость, когда мне принесли твое драгоценное письмо. Благодарю тебя за него от всего сердца. Как хорошо, что ты мне написал. Я прочла отрывки из письма девочкам и Ане, которой позволили прийти обедать. Она оставалась до половины одиннадцатаго. Как все должно было быть интересно! Рузский наверное был глубоко тронут, что ты его произвел в генерал-адютанты. А как «Агунюшка» будет счастлив, что ты написал ему. У него, слава Богу, больше нет болей. Ты, вероятно, уже дальше едешь в поезде, но как мало времени ты остаешься с Ольгой . Какая награда для храбраго гарнизона Осовца , если ты туда поедешь! Или, может быть, в Гродно , если там еще есть войска. Шуленбург видел улан, их лошади совершенно измучены, спины набиты до крови, люди часами оставались в седлах, лошади совсем ослабели. Так как поезд стоял около Вильны , несколько офицеров приходило, и они спали попеременно по несколько часов в его кровати, наслаждаясь этой роскошью поезда и постелью. Для них было исключительной радостью, что они нашли настоящее W. C. Княжевич не хотел выходить оттуда, так ему там было удобно (жена Ш. разсказала это Ане ).
И дорогой муженек скучает по своей маленькой женке. А я-то по тебе! Но у меня есть милая семья, утешающая меня. Заходишь-ли ты когда либо в мое отделение вагона? Пожалуйста, передай Фред.мои сердечныя приветствия. Говорил ли ты с Федоровым о военных студентах и докторах? От тебя не было сегодня телеграммы. Я думаю - это значит, что ты ничего особеннаго не делал.
Теперь, мой драгоценный, милый мой Ники, мне надо постараться уснуть. Я положу это письмо за дверь, оно будет взято в половинедевятаго.
У меня больше не было чернил в пере, так что пришлось взять другое.
Прощай мой ангел, Бог сохранит и защитит тебя, и вернет тебя здоровым. Всякие нежные поцелуи и ласки от твоей любящей и искренно преданной маленькой женки
Аня благодарит тебя за твой привет и шлет свою любовь.
Дорогая моя душка,
От всего сердца благодарю тебя за твое милое письмо. Твои нежныя слова глубоко меня тронули и согрели мое одинокое сердце. Для меня было глубоким разочарованием за тебя, что тебе советуют не ехать в крепость. Это было бы истинной наградой для этих удивительных храбрецов. Говорят, что «Ducky» пошла туда на благодарственный молебен и слышала пушечные выстрелы вдалеке. В Вильне отдыхает много войск, так как лошади так измучены. Я надеюсь, что ты их сможешь увидеть. Ольга прислала такую полную счастья телеграмму, после того, как она тебя видела. Милое дитя, она так храбро работает и сколько благодарных сердец унесут с собой обратно в строй воспоминание об ея оживленной, милой наружности, а другие унесут это воспоминание домой в свои деревни, и то, что она - твоя сестра, укрепит связь между тобой и народом. Я читала такую прекрасную статью в английской газете! Они так хвалят наших солдат и говорят, что их глубокая религиозность и благоговение перед миролюбивым Монархом побуждают их так храбро сражаться за святое дело. Как позорно, что немцы заперли маленькую герцогиню Люксембургскую в замке возлеНюренберга. Это такое оскорбление! Представь себе, я получила письмецо от Гретхен без подписи и без начала, написанное по английски и посланное из Англии с адресом, написанным другим почерком. Я не могу себе представить, как ей удалось его послать. Нога Ани сегодня гораздо лучше, и я вижу, что она разсчитывает встать к твоему возвращению. Я так бы хотела, чтобы она теперь была здорова, а нога бы болела на следующей неделе, тогда бы у нас было несколько милых спокойных и уютных вечеров, которые мы бы провели вдвоем. Мы только в 11 часов отправились в госпиталь, захватили княгиню и Аню. Мы принимали участие в двух операциях, она их делала сидя, так чтобы я могла ей передавать инструменты тоже сидя. Один из раненых был такой забавный, когда он опять пришел в себя в постели. Он все время пел и во весь голос, и очень хорошо, размахивая рукой, из чего я заключила, что он был з а п е в а л о. Так оно и оказалось. Он был очень весел и сказал, что надеется, что не употреблял грубых слов. Он хочет быть героем и скоро опять пойти на войну, как только его нога заживет. Другой лукаво усмехнулся и сказал: «Я был далеко, далеко, ходил-ходил, хорошо там было, Господь Вседержитель - все вместе были. Вы не знаете, где я был ». И хвалил Бога и благодарил Его. Он, должно быть, видел удивительныя видения, пока мы вынимали пулю из его плеча. Она (княжна Гед.) не дала мне перевязывать, чтобы я оставалась спокойной, так как я чувствовала голову и сердце. После завтрака я лежала в комнатеБеби до пяти. Mr. G. читал ему, и я думаю, что я на короткое время задремала. Потом Алексей прочел пять строк по-французски вслух, совсем хорошо. Потом я принимала дядю М е к к а, после чего слетала на полчаса с Ольгой к Ане, так как наш Друг проводил у нея вторую часть дня и хотел меня видеть. Он спрашивал о тебе и надеялся, что ты поедешь в крепость. Потом у нас была наша лекция с кн. Г. После обеда девочки пошли к Ане, где был Н. П. , и я после молитвы пошла за ними. Мы работали, она клеила, а он курил. Она эти дни не слишком любезна и только думает о себе и своем удобстве и заставляет других лазить под стол, чтобы устраивать ея ногу на горе из подушек, и ей в голову не приходит подумать, удобно ли сидеть другим. Она избалована и дурно воспитана. К ней приходит много народу целый день, так что у нея нет времени чувствовать себя одинокой, а когда ты вернешься, она будет плакаться, что она все время чувствовала себя несчастной. Она окружена несколькими большими твоими фотографиями - ея собственные увеличенные снимки. Оне - в каждом углу, и есть еще множество маленьких. Мы высадили Н. П. возле станции и были дома около 11. Я хотела каждый день ходить в церковь, а попала только раз. Это так грустно, так как церковь такая помощь, когда на сердце печально. Мы всегда ставим свечки, прежде чем идем в госпиталь, и я люблю молиться, чтобы Бог и Святая Дева благословили дело рук наших и помогли нам помочь больным. Я так рада, что ты себя чувствуешь лучше. Такия поездки полезны, так как ты все таки чувствуешь себя ближе ко всем, ты мог видеть начальников и слышать все от них непосредственно и передать им свои мысли.
Какая радость для Келлера! Он в самом деле заслужил свой крест и теперь он нам отплатил за все. Это было его горячее желание все эти годы. Как страшно утомлены должны быть французския и английския войска. Они ведь без перерыва бились двадцать дней и больше. А мы имеем против себя большия орудия из Кенигсберга. Сегодня Орлов не посылал никаких известий, так что я думаю, что ничего особеннаго не случилось.
Тебе должно быть полезно, что ты далек от всех мелких сплетен. Здесь всегда такиярозсказни и обыкновенно без всякаго основания. Бедный старый Фредерикс - другой - умер . Как грустно, что нашему бедному старику опять стало хуже. Я так боялась, что это случится, когда он будет в отезде с тобой, и было бы деликатнее, если бы он остался дома, но он так глубоко предан, что он не мог вынести мысли о том, чтобы ты отправился один. Я боюсь, что мы не долго будем его иметь между нами. Его срок близок. Какая это будет потеря! Таких типов больше найти нельзя и такого честнаго друга трудно заменить.
Милушка, я надеюсь, что ты теперь лучше спишь. Я не могу этого сказать о себе. Мозг как будто все время работает и никогда не хочет отдохнуть. Сотни мыслей и комбинаций тревожат меня. Я перечла твои дорогия письма несколько раз и старалась представить себе, что моя душка говорит со мной. Мы как то так мало видим друг друга, ты так занят, и, не хочется тревожить тебя вопросами, когда ты устаешь после твоих докладов , а потом мы никогда не бываем вдвоем, одни. Но теперь я должна постараться уснуть, чтобы чувствовать себя крепкой завтра и быть полезнее. Я думала, что я буду так много работать в твое отсутствие, а Беккер испортила все мои планы и добрыя намерения. Спи хорошо, мой маленький. Святые ангелы пусть охраняют твой сон и пусть молитвы и любовь твоей женки окружают тебя глубокой преданностью и любовью.
25. Здравствуй, мое сокровище. Сегодня фельдегерь возьмет письмо позднее, и я могу еще немного написать. Это может быть последнее письмо, если Фредерикс прав, говоря, что ты возвращаешься завтра. Но мне кажется, что этого не будет, так как ты, наверное, захочешь посмотреть гусар, улан, артиллерию и другия войска, отдыхающия в Вильне. Сегодня ночью было два градуса мороза, теперь опять яркое солнце. Мы будем в 11 в госпитале. Я все не могу принимать лекарство. Это очень неприятно, так как у меня каждый день болит голова, хотя и не очень сильно, и я чувствую свое сердце, хотя оно не расширено. Но все же я сегодня не должна утомляться. Я по настоящему не дышала свежим воздухом с тех пор, как ты уехал. Сергею немного лучше. Княгиня Орлова тоже чувствует себя совсем хорошо, она только слаба. Беби спал и чувствует себя хорошо. Продолжают говорить об этом имении в Балтийских провинциях, где есть отмечениое белым место, и на озере находился гидроплан. Наши офицеры, переодетые в штатское, видели его. Туда никому не позволяют пройти. Я бы хотела, чтобы об этом произвели серьезноеразледование. Везде так много шпионов, что, может быть, это и правда. Но это очень грустно, так как все же много лойяльных подданных в балтийских провинциях. Эта злосчастная война, когда же она кончится! Я уверена, что William должен временами переживать ужасныя минуты отчаяния, когда он сознает, что это он и, особенно, его антирусская клика начали войну и тащат его страну к гибели. Все эти маленькия государства годами будут продолжать страдать от последствий. Мое сердце обливается кровью, когда я думаю, какия употребляли усилия Папа и Эрни, чтобы поднять нашу маленькую страну до еятеперешняго состояния, цветущаго во всех отношениях. С Божьей помощью здесь все пойдет хорошо и кончится со славой. Война подняла дух, очистила много застоявшихся умов, обединила чувства. Это «здоровая война» в моральном смысле. Одного бы только я хотела, чтобы наши войска вели себя примерно во всех отношениях, не грабили бы и не разбойничали, пусть эти гадости творят только прусския войска. Оне деморализуют, и потом теряешь настоящий контроль над людьми. Они дерутся для личной выгоды, а не для славы своей родины, когда они достигают уровня разбойников на большой дороге. Нет основалия следовать дурным примерам. Тыл, обозы - проклятие. В этом случае все говорят о них с отчаянием. Нет никого, чтобы держать их в руках. Во всем всегда есть уродливыя и красивыя стороны, то же самое и здесь.
Такая война должна была бы очищать душу, а не осквернять ее, неправда ли? В некоторых полках очень строги, я это знаю. Там стараются поддерживать порядок, но слово сверху не повредило бы. Это моя собственная мысль, душка, так как я хотела бы, чтобы имя наших русских войск вспоминалось впоследствии во всех странах со страхом и уважением, и с восхищением. Здесь люди не всегда проникаются мыслью, что чужая собственность священна и неприкосновенна. Победа не означает грабежа. Пусть священники в полках скажут об этом слово.
Ну вот я пристаю к тебе с вещами, которыя меня не касаются, но я это делаю из любви к твоим солдатам и к их репутации.
Милое сокровище, я должна кончать и вставать. Все мои молитвы и нежнейшия мысли следуют за тобой. Пусть Бог даст тебе мужество и силу, и терпение. Веры у тебя больше, чем когда либо, и это то, что тебя поддерживает. Да, молитва и непосредственная вера в милосердие Бога одне дают силу все переносить. И наш Друг помогает тебе нести твой тяжелый крест и большую ответственность. Все будет хорошо, так как право на нашей стороне. Благословляю тебя, целую твое дорогое лицо, милую шейку и дорогиялюбимыя ручки со всею горячностью большого любящаго сердца. Какая радость, что ты скоро возвращаешься.
Твоя собственная старая женка.
Мой любимый из любимых,
Опять приближается час разлуки и сердце болит от горя. Но я рада за тебя, что ты уедешь и увидишь другую обстановку, и почувствуешь себя ближе к войскам. Я надеюсь, что тебе удастся этот раз увидеть побольше. Мы будем с нетерпением ждать твоих телеграмм. Когда я отвечаю в Ставку , я чувствую робость, потому что уверена, что масса офицеров читает мои телеграммы. Тогда нельзя писать так горячо, как бы хотелось. Что Н. П. с тобой в этот раз - для меня утешение. Ты почувствуешь себя менее одиноким. И он - часть всех нас. И ты с ним одинаково понимаешь очень много вещей и одинаково на многое смотришь, а он безконечно благодарен и радуется, что может с тобой отправиться, так как он чувствует себя таким безполезным в городе, когда все его товарищи на фронте. Слава Богу, что ты можешь уехать, чувствуя себя совершенно спокойным насчет дорогого Беби. Если бы что нибудь случилось, я буду писаты ручка , все в уменьшительном, тогда ты будешь знать, что я пишу все про Агунюшку. Ах, как ты будещь мне недоставать. Я уже чувствую такое уныние эти дни и на сердце так тяжело. Это стыдно, так как сотни радуются, что скоро увидят тебя, но когда так любишь, как я, нельзя не тосковать по своем сокровище. Завтра двадцать лет, что ты царствуешь, и что я стала православной. Как годы пробежали, как много мы вместе пережили! Прости, что я пишу карандашом, но я на диване, а ты еще исповедуешься. Еще раз прости свое солнышко, если она чем нибудь тебя огорчила или причинила тебе неприятность, поверь, что никогда это не было умышленно. Слава Богу, мы завтра вместе примем святое причастие, это даст нам силу и покой. Пусть Бог даст нам успех на суше и на море и благословит наш флот. Ах, любовь моя, если ты хочешь, чтобы я с тобой побыла, пошли за мной и Ольгой, и Татьяной. Мы как то так мало видим друг друга, а есть так много, о чем хотелось бы поговорить и разспросить, а к ночи мы так устаем, а к утру мы торопимся. Я кончу это письмо утром.
21. Как было очаровательно вместе пойти в этот день к святому причащению, и это яркое солнце пусть оно сопутствует тебе во всех смыслах. Мои молитвы и мысли, и нежнейшая моя любовь сопровождают тебя на всем пути. Дорогая любовь моя, Бог да благословит и охранит тебя и пусть Святая Дева защитит тебя от всякаго зла. Мои нежнейшия благословения. Без конца целую и прижимаю тебя к сердцу с безграничной любовыо и нежностью. Навсегда, мой Ники,
твоя собственная маленькая женка.
Я переписываю телеграмму Гр. тебе на память.
«После принятия Св. Тайн из чаши умоляя Христа, вкушая от Его плоти и крови, было духовное видение небесной прекрасной радости. Сделай, чтобы небесная сила была с тобой на пути, чтобы ангелы были в рядах наших воинов для спасения наших мужественных героев с радостью и победой».
Благословляю тебя.
Люблю тебя.
Тоскую по тебе.
Дорогой мой, любимый,
Было такой неожиданной радостью получить твою телеграмму. Благодарю тебя за нее от всего сердца. Это хорошо, что ты и Н. П. прокатились на одну из этих маленьких станций: тебя это, должно быть, освежило. Мне было так грустно, когда я видела твою одинокую фигуру, стоящую в дверях вагона. Казалось так не естественно, что ты один уезжаешь. Все здесь так странно без тебя, ты наш центр, наше солнце. Я подавила свои слезы и поспешила в госпиталь, и работала усиленно в течение двух часов. Очень тяжкия раны. В первый раз я выбрила у солдата ногу возле и кругом раны. Я сегодня работала совсем одна без сестры или доктора, только княжна пришла посмотреть каждаго из раненых и посмотреть, в чем дело, и я просила ее сказать мне, правильно ли то, что я хотела сделать. Надоедливая М-ль Анненкова дала мне вещи, которыя я просила. Потом мы вернулись в наш маленький госпиталь и сидели в разных комнатах с офицерами. Оттуда мы отправились посмотреть маленький пещерный храм под дворцовым госпиталем . Во времена Екатерины там была церковь. Это соорудили в память 300-летняго юбилея. Вышло очаровательно. Все выбрано Вильчковским , чистейший древне-византийский стиль, абсолютно правильно. Ты должен это увидеть. Освящение храма будет в воскресенье в 10 часов, и мы поведем туда наших офицеров и солдат, которые могут двигаться. Там есть доски с именами раненых, умерших во всех наших госпиталях в Ц(арском) С(еле) , а также офицеров, получивших георгиевские кресты или золотое оружие . После чаю мы отправились в госпиталь М. и А. У них несколько очень тяжело раненых. Наверху находится четыре офицера в очень уютных комнатах. Потом я принимала трех офицеров, возвращающихся в д(ействующую) армию . Один лежал в нашем госпитале, а два других в моей краснокрестной общине здесь. Потом я отдыхала. Беби молился здесь внизу, так как я слишком устала, чтобы подняться. Теперь Ольга и Татьяна - в Ольгинском комитете. До этого Татьяна принимала Нейдгардта одна в течение получаса с его докладом . Это так хорошо для девочек: оне учатся самостоятельности и оне разовьются гораздо больше, раз им приходится самостоятельно думать и говорить без моей постоянной помощи. Я жажду известий с Чернаго моря. Дай Бог, чтобы наш флот имел успех. Я предполагаю, что они не дают сведений для того, чтобы неприятель не мог узнать их местонахождения посредством безпроволочнаго телеграфа.
Сегодня ночью опять очень холодно. Хотелось бы знать, играешь ли ты в домино. О милый, как одиноко без тебя! Какое счастье, что мы причастились до твоего отезда. Меня это укрепило и успокоило. Какая это великая вещь, в такия минуты приобщиться Св. Тайн, и хочется помогать другим, чтобы они тоже вспоминали, что Бог дал эту радость для всех, не как вещь, которую нужно обязателно делать каждый год в посту, но всегда; душа этого жаждет и нуждается в укреплении. Когда я имею дело с людьми, относительно которых я знаю, что они очень страдают, и остаюсь с ними наедине, я всегда касаюсь этой темы, и с Божьей помощью мне много раз удавалось заставить их понять, что это можно делать и что это хорошо, и утешает, и успокаивает усталое сердце. Я говорила также с одним из наших офицеров, и он согласился, и потом был так счастлив, и мужествен, и ему было гораздо легче переносить свои страдания. Мне кажется, что это одна из главных наших женских обязанностей, - стараться приводить больше людей к Богу, давать им понять, что он доступнее и ближе к нам, и ждет нашей любви и доверия, и обращения к нему. Многих удерживает застенчивость и ложная гордость. Поэтому надо помочь им пробить эту стену. Я только что говорила прошлый вечер с священником, что мне кажется духовенство должно было бы больше говорить с ранеными в этом смысле. Очень просто и непосредственно, не как проповедь.
Их души совершенно детския и только временами нуждаются в некотором руководстве. С офицерами гораздо труднее по общему правилу.
22. Здравствуй, мое сокровище. Я так молилась за тебя в маленькой церкви сегодня утром. Я пришла на последния 20 минут. Было так грустно там преклонить колени одной без моего сокровища. Я не могла удержать слез. Но потом я подумала, как ты должен быть рад оказаться поближе к фронту и с каким нетерпением тебя сегодня утром ожидали раненые в Минске . Мы перевязывали офицеров с 10 до 11, а потом отправились в большой госпиталь для трех операций довольно серьезных: пришлось отнять три пальца, так как начиналось заражение крови, и они совсем сгнили. У другого пришлось вынуть осколок , еще у одного - множество кусочков раздробленной кости в ноге. Я прошла через несколько палат . В большой госпитальной церкви шла служба, и мы только на минуту стали на колени на верхних хорах во время молитвы перед образом Казанской Божьей Матери. Твои стрелки скучают без тебя. Теперь я должна отправиться в свой склад в поезд № 4.
Прощай, милый Ники, благословляю и целую тебя еще и еще раз. Я плохо спала, целовала твою подушку и много думала о тебе.
На всегда твоя собственная маленькая женка. Я всем кланяюсь, особенно Н. П. Я рада, что он с тобой - Тебе с ним теплей.
Мой любимый,
Уже семь часов, а от тебя нет известий. Ну, я отправилась смотреть мой поезд-склад № 4 с Мекком . Он сегодня вечером отходит в Радом , кажется, а оттуда Мекк поедет повидаться с Николашей , к которому у него несколько вопросов. Он мне говорил по секрету, что Элла хочет отправиться осмотреть мой склад во Львове , но так, чтобы никто об этом не знал. Она сюда приедет так, чтобы Московская публика ничего не знала. В первые дни ноября. Мы страшно завидуем ей и Ducky, но мы все-таки надеемся, что ты пошлешь за нами, чтобы с тобой повидаться. Будет трудно разстатся с Беби, скоторым я никогда надолго не разлучалась, но пока он здоров и М. и А. тут, чтобы держать ему компанию, я могла бы уехать. Конечно, я хотела бы, чтобы это была полезная поездка. Лучше всего, если бы я могла поехать моим поездом, одним из санитарных, к месту его назначения, чтобы посмотреть, как они берут раненых, и привезти их обратно, и ходить за ними. Или встретиться с тобой в Гродне ,Вильне , Белостоке , где есть лазареты. Но это я все оставляю в твоих руках, ты мне скажешь, что надо делать, где тебя встретить, в Ровне или в Харькове , как тебе будет удобно. Чем меньше будут знать, что я приезжаю, тем лучше. Я принимала Шуленбурга . Он завтра уезжает. Мой поезд, который устраивали Ломан и К-о, отходит, кажется, 1-го. Потом княжна читала нам лекцию. Мы прошли полный хирургический курс, с большим числом предметов, чем обыкновенно, а теперь пройдем анатомию и внутренния болезни, так как хорошо все это знать так же и девочкам.
Я сортировала теплыя вещи для раненых, возвращающихся домой и опять отправляющихся на фронт. Ресин был у меня, и мы устроились, чтобы поехать в Лугу завтра после полудня в мою «Светелку ». Это была дача , подаренная Алексею , за которую я взялась и устроила ее, как отделение моей «школы народнаго искусства ». Там девочки работают, сами ткут ковры и обучают этому деревенских баб. Потом оне получат коров и кур, и овощи и будут учиться домохозяйству . Теперь оне устроили 20 кроватей и смотрят за ранеными. Нам пришлось взять скорый поезд, так как обыкновенные поезда идут медленнее и в неудобные часы. Аня, Настенька и Ресин будут нас сопровождать. Никто ничего об этом не знает. Только м-ль Шнейдер знает, что А. и М. едут, иначе она могла бы случайно отлучиться. Мы возьмем простых извозчиков и поедем в нашей форме сестер милосердия, чтобы привлекать поменьше внимания, так как мы едем осматривать лазарет. М-м Бекер мне надоела, мне было бы гораздо свободнее без нея. - Как гнусно было сбрасывать бомбы с аэроплана на виллу короля Альберта, где он сейчас живет. Слава Богу, вреда не причинили, но я никогда не слыхала, чтобы кто нибудь постарался убить главу государства потому, что он ваш неприятель во время войны.
Мне нужно отдохнуть четверть часа перед обедом с закрытыми глазами. Буду продолжать сегодня вечером.
Какияхорошия известия! Сандомир опять взят нами и множество пленных, тяжелыя орудия и пулеметы. Твое путешествие принесло удачу и Божье благословение. Беби спустился опять, чтобы помолиться, так как я чувствовала себя очень утомленной во всех отношениях. Моя икона была в церкви сегодня утром, а теперь опять висит на своем месте. Сегодня вечером теплее; я открыла окно. Аня в великолепном настроении и радуется своему молодому оперированному другу. Она принесла ему твоего «Скопина Шуйскаго » для чтения. «Агунюшка» для меня выписывал во время обеда на меню - «j’ai, tuas», и т. д., так хорошо! Как тебе должен недоставать маленький человечек! Это такая отрада, когда он здоров. Я по обыкновению мысленно пожелала тебе доброй ночи, поцеловала подушку и так хотелось мне, чтобы ты был со мной. В мыслях представляю себе тебя лежащим в твоем отделении, наклоняюсь над тобой, благословляю тебя и нежно целую все милое лицо. Ах, мой милый, как безконечно ты мне дорог. Если бы только я могла помочь тебе нести твою тяжкую ношу, так много таких нош давят тебя. Но я уверена, что все представляется и ощущается по другому теперь, что ты там, это тебя освежит, и ты услышишь массу интересных вещей. Что делает наш черноморский флот? Жена моего прежняго «крымца» Лихачева писала Ане из гостиницы «Киста» , что снаряд разорвался совсем близко оттуда. Она уверяет, что один из наших выстрелов попал в немецкое судно, но что наши мины его не взорвали потому, что Эберхардт их (как это сказать?) «ausgeschaltet». Я не могу найти слова, голова моя одурела. Вероятно, наша эскадра собиралась выйти. По ея словам, они разогревали котлы, когда начались выстрелы. Ну, это может быть дамская болтовня, может правда, а может и нет. Я вкладываю телеграмму от Келлера, посланную через Иванова на имя Фредерикса для меня. Вероятно, ответ на мою телеграмму, поздравляющую его с Георгием. В каком нервном состоянии должен бытьБоткин теперь, что Сандомир взят . Хотела бы знать жив ли еще теперь его бедный сын. Аня посылает тебе бисквиты, письмо и раскрытыя газеты. У меня не будет времени писать завтра днем, так как мы на полчаса идем в церковь, потом в лазарет и к половине второго в Лугу, а назад к семи. Я буду лежать в поезде, езды два часа туда и два обратно. Прощай, мое Солнышко, мой собственный, спи хорошо, пусть святые ангелы охраняют твою постель и пусть Святая Дева оберегает тебя. Мои нежныя мысли и молитвы всегда витают над тобой. Тоскую по тебе и жажду тебя, и остро переживаю минуты твоего одиночества. Благословляю тебя.
23. Здравствуй, любовь моя. Светло и солнечно. Нам сегодня утром было мало дела, так что я могла сидеть почти все время и не устала. Мы пошли на минуту к М-ме Левицкой, чтобы взглянуть на ея 18 раненых. Все наши старые друзья. Теперь нам надо поесть и отправляться.
Какая досада! Графиня Адлерберг узнала, что мы едем и тоже хочет с нами. Но я сказала Изе ответить, что она ничего не знает и что раз я ничего не говорю, значит, я хочу, чтобы никто не знал, чтобы я могла лучше все увидеть, а то будут все для меня подготовлять. Прощай, милый, благословляю и целую тебя еще и еще раз.
Твоя собственная женка.
Привет Н. П., которому мы посылаем эту карточку.
Скачать полную книгу в PDF:
Заведывавшаго делами «Татьянинскаго комитета».
В Севастополе.
Фрейлина баронесса Буксгевден.
История переписки императора Николая II с императрицей Александрой Федоровной рассматривалась в недавно опубликованной статье Б. Ф. Додонова, О. Н. Копылова и С. В. Мироненко. Указывалось, что дневники и письма Николая II и членов его семьи появились в центральных газетах уже в начале августа 1918 г. Для разборки романовских бумаг ВЦИК создал специальную комиссию, состав и функции которой были окончательно утверждены его решением от 10 сентября 1918 г. В нее вошли историк М. Н. Покровский, известные в то время журналисты Л. С. Сосновский (редактор газеты "Беднота") и Ю. М. Стеклов (редактор "Известий ВЦИК"), руководитель Главного управления архивным делом (ГУАД) Д. Б. Рязанов и юрист, позднее видный историк и архивист, В. В. Адоратский. К разборке и публикации документов бывшей царской семьи была подключена также Социалистическая академия общественных наук. С сентября 1918 года ее сотрудники копировали документы новоромановского архива и переводили их на русский язык. В 1921 году было обнаружено, что некоторые документы Николая II нелегально передаются из советских архивов за рубеж. Подозрение пало на профессора В. Н. Сторожева, и он был уволен с работы.
Результатом этой "утечки" стала первая публикация писем императрицы Александры Федоровны, предпринятая берлинским издательством "Слово" в 1922 году. Письма публиковались, начиная с апреля 1914 года, первую часть каждого тома составляли переводы писем, а вторую часть – подлинники на английском языке. Иначе говоря, в распоряжении берлинского издательства были копии писем на английском языке, и читателям предоставлялась возможность самим сверить качество перевода.
Вслед за этим было предпринято и советское издание переписки. К печати его готовил А. А. Сергеев, в будущем выдающийся археограф. Были изданы третий, четвертый и пятый тома переписки, начиная с апреля 1914 года. К письмам были добавлены телеграммы, которыми обменивались супруги. В вводной статье М. Н. Покровский сообщал, что письма, опубликованные "Словом", похищены из советских архивов и "изобилуют массой искажений, пропусков и дефектов".
Несмотря на то, что переписка императора Николая II с императрицей Александрой Федоровной, начиная с самого ее издания, широко цитировалась в научной и мемуарной литературе, достоверность этих документов не подтверждена. При этом в печати появляются статьи под громкими названиями, например, "Достоверность переписки императора Николая II с императрицей Александрой Федоровной", претендующие на то, чтобы быть "фундаментальными исследованиями в этой области". Причем свои выводы авторы базируют лишь на анализе самого содержания переписки. К таким публикациям относится и переиздание переписки под названием "Терновый венец России. Николай II в секретной переписке" О. А. Платоновым. Публикация сопровождается пространным введением и почему-то разбита на главы с художественными названиями (без нарушения хронологии). В этом случае переписка начинается с письма от 19 сентября 1914 года. Телеграммы и нумерация писем, сделанная самой императрицей, в книгу О. А. Платонова не включены. Текст снабжен некоторыми научными комментариями. При всех недостатках публикации О. А. Платонова в настоящее время она является самой доступной и будет использоваться в данной статье.
В распоряжении большевиков были научные кадры и богатые средства, позволяющие фальсифицировать материалы архива царской семьи. Однако, переписка Николая II и Александры Федоровны имеет такой объем и такое богатое содержание, что написать ее заново, как это было с дневниками А. А. Вырубовой, просто невозможно. При этом переписать текст, сделав нужные вставки, советские специалисты вполне могли. Крайне подозрительной выглядит утечка материалов за рубеж. Не исключено, что подобная акция понадобилась большевикам для того, чтобы придать легитимность сочиненным материалам. Переснять письма в тех условиях было технически невозможно, и в Берлин попали копии, верность которых пока не оценена. Все это заставляет очень осторожно подходить к оценке достоверности переписки. По этой причине из обширной переписки Николая II и Александры Федоровны будет взят первый год Мировой войны. Предполагается, что этот период интересовал большевиков меньше всего и мог остаться "неповрежденным". Письма 1914-1915 годов интересны тем, что по ним можно проследить, как под влиянием военных неудач и внутренних трудностей менялся тон писем императрицы.
Письма императрицы Александры Федоровны неоднократно цитировались ее врагами и сторонниками. На их основании в оборот входили яркие легенды о слабовольном царе, довлеющей супруге и стоявшем за ее спиной Г. Е. Распутине. При этом ни сторонники, ни противники этих тезисов почему-то не брались проследить, что же советовала императрица мужу. Между тем, влияние Александры Федоровны и Г. Е. Распутина складывалось из определенных рекомендаций, которые император воплощал или не воплощал в жизнь. Этот процесс прохождения советов из писем в практическую жизнь почему-то до сих пор игнорировался историками. Я предлагаю посмотреть, что же конкретно советовали Николаю II Александра Федоровна и Г. Е. Распутин, и как император реализовывал на практике эти рекомендации.
Первоначально содержание писем императрицы вращалось вокруг бытовых повседневных дел, детей, госпиталя, в котором работали она и ее дочери. О военных событиях Александра Федоровна судила по газетным материалам и иногда уточняла у мужа некоторые их аспекты. Просьбы императрицы в первый период войны ограничивались ее окружением. Александра Федоровна ходатайствовала по поводу офицеров своих шефских полков, а также лично ей знакомых лиц. Императрица считала себя ответственной за все происходящее в императорской фамилии. Некоторые ее просьбы касались морганических супруг великих князей Михаила и Павла Александровичей. Александра Федоровна давала мужу советы по поводу членов императорской фамилии, находившихся в Ставке и фронтовых частях. Например, 25 октября 1914 года Александра Федоровна просила мужа назначить Павла Александровича к его бывшему сослуживцу В. М. Безобразову (командир Гвардейского корпуса), так как ему не хотелось ехать в Ставку к Н. В. Рузскому ("Терновый венец". С. 59). Императрица не интересовалась у мужа ходом компании и не вникала в дела Ставки. Из всего генералитета российской армии Александра Федоровна выделяла лишь Ф. А. Келлера и Н. И. Иванова (эти люди в дальнейшем доказали свою преданность престолу). Любопытно, что особое отношение императрицы не помогло этим генералам сделать карьеру во время войны.
Военные события заставляли Николая II все больше времени проводить в Ставке. Все длиннее становились его разлуки с женой. Это немедленно отразилось на тоне писем. Императрица пыталась помочь мужу, сопереживала ему, страдала по поводу поражений русского оружия. Одной из форм поддержки была молитвенная помощь. В этом отношении Александра Федоровна всецело полагалась на "Божьего человека" Григория Ефимовича Распутина. Чаще всего его советы передавались императрице через А. А. Вырубову.
Как это уже неоднократно отмечалось в исторической литературе, людей и государственных деятелей Александра Федоровна мерила через призму Г. Е. Распутина. Отношение к "человеку Божьему" значило для императрицы и лояльность к императорской фамилии, и залог будущей успешной деятельности чиновника (Божья помощь в его делах). Главными аргументами против назначения военным министром А. А. Поливанова и обер-прокурором Св. Синода А. Д. Самарина было то, что они выступали против Г. Е. Распутина. "Не враг ли он нашего Друга, что всегда приносит несчастье?" и "он будет работать против нас, раз он против Гр.", – писала императрица мужу. ("Терновый венец". С. 155, 150)
Александра Федоровна находилась в жесткой конфронтации с главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем. За их отношениями стоял целый ряд весомых причин, не последней из которых было отношение великого князя к Г. Е. Распутину. По свидетельству великого князя Александра Михайловича, именно жены Николая Николаевича и Петра Николаевича – "черногорки" Анастасия и Милица Николаевны – ввели в царскую семью сперва месье Филиппа, а затем и Г. Е. Распутина. Затем произошёл разрыв, и "черногорки", а за ними и Николай Николаевич стали врагами "старца". Биограф великого князя писал, что "о приезде Распутина в Ставку во время нахождения во главе армии великого князя Николая Николаевича, разумеется, не могло быть и речи". Александра Федоровна была прекрасно осведомлена о таком отношении к "Другу", но это была не единственная причина ее расхождения с главнокомандующим. Императрица не могла простить дяде императора то, что в 1905 году он вынудил императора подписать Манифест 19 октября. "Мы еще не подготовлены для конституционного правительства. Н. и Витте виноваты в том, что Дума существует", – писала Александра Федоровна мужу в одном из писем ("Терновый венец". С. 160).
В первые месяцы войны императрица в своих письмах не проявляла враждебности к главнокомандующему и даже называла его "Николаша", как и царь. Но с начала 1915 года все изменилось. В письмах Александры Федоровны Николай Николаевич выступал теперь только под литерой "Н.". 22 января, ссылаясь на "Друга", императрица просила мужа не упоминать главнокомандующего в Манифесте ("Терновый венец". С. 88). А 29 января уже прямо писала: "он находится под влиянием других и старается взять на себя твою роль, что он не в праве делать… Этому следовало бы положить конец. Никто не имеет права перед Богом и людьми узурпировать твои права" ("Терновый венец". С. 96). 4 апреля: "Хотя Н. поставлен очень высоко, ты выше его. Нашего Друга так же, как и меня, возмутило то, что Н. пишет свои телеграммы, ответы губернаторам и т.д. твоим стилем" ("Терновый венец". С.115). За всеми этими замечаниями просматривалась ревность императрицы, пытавшейся защитить прерогативы своего мужа.
Как выясняется, волнения Александры Федоровны были небезосновательны и разделялись ее наиболее компетентными современниками. В. И. Гурко писал в своих воспоминаниях, что на основании положения о полевом управлении войск Ставка пользовалась неограниченной властью в пределах театра военных действий. Это положение было составлено в расчете на то, что в случае войны во главе войск встанет сам император. Однако, принять командование Николаю II помешало сопротивление министров. К местностям, подчиненным Ставке, была отнесена обширная тыловая полоса и сама столица. "Ставка не только в полной мере с места использовала свои чрезвычайные полномочия, но присвоила себе диктаторские замашки", – писал мемуарист.
Николай II долгое время совершенно не реагировал на замечания своей жены по поводу главнокомандующего. Особенно заметно это сопротивление было при обсуждении поездки царя в только что завоеванные Перемышль и Львов. В ответ на сообщение царя о предстоящей поездке 5 апреля 1915 года Александра Федоровна просила его, ссылаясь на мнение Г. Е. Распутина, ехать туда без главнокомандующего. Совет мотивировался тем, что ненависть против Николая Николаевича там очень сильна, а визит царя обрадует всех. ("Терновый венец". С. 117). 7 апреля Императрица вновь сообщала о том, что Друг не одобряет поездки и согласен с ней по поводу Николая Николаевича. Г. Е. Распутин советовал совершить такую поездку уже после войны ("Терновый венец". С. 121). В тот же день Николай II отвечал, что не согласен с тем, что Николай Николаевич должен остаться в Ставке, когда царь поедет в Галицию. Он считал, что во время войны при поездке в завоеванную провинцию царя должен сопровождать главнокомандующий. "Он сопровождает меня, а не я нахожусь в его свите", – писал Николай II ("Терновый венец". С. 122). После этого Александра Федоровна отвечала: "Теперь я понимаю, почему ты берешь Н. с собой – спасибо за объяснение, дорогой" ("Терновый венец". С. 123).
Вновь к теме главнокомандующего императрица вернулась лишь через полгода – 12 июня 1915 года. В связи с отставкой военного министра В. А. Сухомлинова она писала о Николае Николаевиче: "Как бы я хотела, чтобы Н. был другим человеком и не противился Божьему человеку" ("Терновый венец". С. 147). В конце июня Александра Федоровна окончательно отчаялась и стала уговаривать мужа быстрее покинуть Ставку, где на него плохо влияют Николай Николаевич и его окружение. И, наконец, в конце августа императрица не скрывала своей радости по поводу отставки великого князя.
По мнению участника событий военного историка генерала Н. Н. Головина, главной причиной, побудившей Николая II занять пост главнокомандующего, было желание возглавить войска в период катастрофы. К этому императора подталкивали также постоянная критика Ставки со стороны правительства и доклады общественных деятелей, призывавших совместить "Управление страной и Верховное Главнокомандование".
Любопытно, что подозрения по поводу Николая Николаевича имела не одна императрица. Даже мемуаристы, жестко критикующие отношение Александры Федоровны к великому князю, оставили отзывы, подтверждавшие ее мнение. Н. Н. Головин приводил воспоминания военного министра А. А. Поливанова о том, что последний, отвозя в Ставку письмо Николая II к главнокомандующему о его отставке, вовсе не был уверен в успехе своей миссии. Но его опасения не оправдались: ни о какой возможности сопротивления или неповиновения не могло быть и речи. Генерал Ю. Н. Данилов отмечал, что "под влиянием внешних и внутренних событий 1905 г. в великом князе Николае Николаевиче совершился весьма значительный внутренний политический сдвиг: из сторонника крайнего, мистически-религиозного самодержавного монархизма или даже царизма он стал на путь конституционализма". Ю. Н. Данилов приводил интересный диалог в Ставке. После начала отступления русской армии в 1915 году генерал обращался к Николаю Николаевичу: "Ваше Высочество, пока вы у власти, Россия знает только вас одного, и только вы один отвечаете за общий ход войны", на что главнокомандующий отвечал: "Я подумаю". Эти подозрения Николай Николаевич подтвердил в 1917 году, когда скрыл от императора сделанное ему А. И. Хатисовым предложение принять участие в дворцовом перевороте, а затем 2 марта, присоединившись к голосам командующих армиями, просивших Николая II отречься от престола.
В 1914 году Александра Федоровна обращалась с просьбами к мужу всего несколько раз. 19 ноября она просила Николая II назначить вместо отстраненного П. К. Ренненкампфа командующим армии генерал-адъютанта П. И. Мищенко. "Такая умная голова и любим войсками", – писала императрица ("Терновый венец". С 67). Действительно, П. И. Мищенко ярко проявил себя во время русско-японской войны как удачливый кавалерийский командир. Но ходатайство царицы было оставлено без внимания. П. И. Мищенко не поднялся выше командира корпуса (в 1918 году он покончил жизнь самоубийством). 12 декабря Александра Федоровна просила царя назначить генерал-майора П. П. Гротена командиром гусар его императорского величества ("Терновый венец". С. 82). Но и эта просьба не была выполнена. В одном из следующих писем императрица сетовала на то, что командиром гусар назначен "скучный" полковник Н. Н. Шипов ("Терновый венец". С 90).
Весной 1915 года, когда на фронте начались проблемы, императрица все чаще стала прибегать к помощи Г. Е. Распутина. Однако советы, направляемые императору, не касались важных сторон боевых действий. 10 апреля Александра Федоровна сообщала, что, по мнению Г. Е. Распутина, надо вызвать "руководителей купцов" и запретить им повышать цены ("Терновый венец". С. 125). 20 апреля императрица писала, что ожидается наступление немцев на Варшаву: "Наш Друг считает их страшно хитрыми, находит положение серьезным, но говорит, что Бог поможет". Александра Федоровна предлагала послать кавалерию на защиту Либавы ("Терновый венец". С. 135). 10 июня императрица предлагала Николаю II заставить частные заводы производить боеприпасы, как уже сделано во Франции ("Терновый венец". С. 145).
Существенного аспекта войны касался Манифест о призыве ратников второго разряда подготовленный к изданию в начале лета. Ссылаясь на Друга, императрица просила повременить с этим призывом. "Слушай нашего Друга, верь ему, его сердцу дороги интересы России и твои. Бог недаром нам его послал, только мы должны обращать больше внимания на его слова – они не говорятся на ветер. Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы… Меня преследует желание нашего Друга, и я знаю, что не исполнение его может стать роковым для нас и всей страны", – настаивала императрица в письме 11 июня ("Терновый венец". С. 146). Она просила отложить призыв ратников второго разряда хотя бы на год, так как в противном случае это оторвет много сил от хозяйства страны. 16 июня Николай II сообщал жене, что на совместном заседании Совета министров и Ставки рассматривался вопрос о призыве ратников второго разряда. Было решено пока призвать набор 1917 года ("Терновый венец". С. 159).
В действительности проблема призыва ратников второго разряда была гораздо сложней, чем это рисуется в письмах императрицы. Этому вопросу Н. Н. Головин посвятил отдельную подглаву своего исследования. К июню 1915 года контингент ратников первого разряда был исчерпан. Встала острая необходимость призыва ратников второго разряда, по российскому закону о воинской повинности они не могли быть взяты в ряды действующих войск. Это были льготники, единственные сыновья или единственные работники в семье, которые должны были использоваться как охрана в тылу или рабочая сила. Впервые вопрос о призыве ратников второго разряда был поднят на заседании Совета министров 16 июня 1915 года. Тогда было решено пока ограничить призывом молодого пополнения 1917 года. Но уже 4 августа вопрос призыва ратников был поставлен опять. К этому времени законопроект о призыве второго разряда уже был внесен в Думу. Но там его рассмотрение затормозилось, так как депутаты не были уверены, что Военному министерству необходимо такое количество людей и всех призванных смогут вооружить и обмундировать. В самом Совете министров мнения разошлись. А. Д. Самарин и А. В. Кривошеин считали, что пополнение армии могут дать пойманные дезертиры и с призывом можно повременить. Б. Н. Щербатов указывал, что без санкции Думы призыв провести не удастся, так как люди разбегутся по лесам. В итоге в октябре 1915 года призыв ратников второго разряда был все же проведен, а к концу 1916 года и эти ресурсы были исчерпаны.
Очевидно, что на отсрочку призыва ратников второго разряда повлияла задержка его рассмотрения в Думе. К числу ратников второго разряда, видимо, принадлежал и единственный сын Г. Е. Распутина Дмитрий. 30 августа Александра Федоровна впервые упоминала в своих письмах о том, что сыну Г. Е. Распутина может грозить призыв ("Терновый венец". С. 197). 1 сентября императрица сообщала, что Г. Е. Распутин "в ужасе, его сына призывают, а он единственный кормилец" ("Терновый венец". С. 202). В дальнейшем императрица пыталась убедить Николая II определить сына Г. Е. Распутина на какое-нибудь место в тылу. Но царь ответил категорическим отказом. Связь отсрочки призыва ратников второго разряда с сыном Г. Е. Распутина отмечал М. Н. Покровский в предисловии к первому советскому изданию переписки.
12 июня Александра Федоровна сообщала мужу, что все жаждут отставки военного министра В. А. Сухомлинова, так как его обвиняют в нехватке вооружения ("Терновый венец". С. 147). Видимо, вопросы смены военного министра супруги уже обсуждали, так как в тот же день Николай II ответил жене, что великий князь Николай Николаевич рекомендовал на это место генерала А. А. Поливанова. Царь сообщал, что просмотрел список генералов и пришел к выводу, что в настоящий момент А. А. Поливанов мог бы оказаться подходящим человеком ("Терновый венец". С. 148).
В своих воспоминаниях В. И. Гурко указывал, что назначение А. А. Поливанова было продиктовано Ставкой. По мнению мемуариста, это была явная уступка общественным кругам. В то же время были заменены еще два министра из числа общественных деятелей. Министром внутренних дел стал Н. Б. Щербатов, а обер-прокурором Св. Синода – А. Д. Самарин. В. И. Гурко считал, что назначить этих людей царя убедил А. В. Кривошеин, сам тогда планировавший стать во главе правительства.
Новые назначения просто потрясли Александру Федоровну. В тот же день императрица написала мужу: "Извини меня, но я не одобряю твоего выбора военного министра – ты помнишь, как ты сам был против него… Но разве он такой человек, к которому можно иметь доверие?… Не враг ли он нашего Друга, что всегда приносит несчастье?" ("Терновый венец". С. 150).
15 июня Николай II сообщал жене о том, что все предлагают ему назначить обер-прокурором А. Д. Самарина ("Терновый венец". С. 154). В тот же день императрица очень резко отреагировала на это известие. "Самарин, без сомнения, пойдет против нашего Друга и будет на стороне тех епископов, которых мы не любим… Я имею основательные причины его не любить, так как он всегда говорил и теперь продолжает говорить в войсках против нашего Друга… Он будет работать против нас, раз он против Гр" ("Терновый венец". С. 155).
Уже 28 августа Александра Федоровна сообщала о том, что она обсуждает с председателем Совета министров И. Л. Горемыкиным кандидатуру нового министра внутренних дел. Со слов И. Л. Горемыкина, императрица передавала, что "Щербатова совершено нельзя оставить, что его следует немедленно сменить" ("Терновый венец". С. 193). Уже на следующий день, 29 августа, императрица писала мужу о А. Д. Самарине: "Мы должны удалить С., и чем скорее, тем лучше, – он ведь не успокоится, пока не втянет меня, нашего Друга и А. (Вырубову) в неприятную историю. Это очень гадко и ужасно непатриотично и узко, но я знала, что так и будет, – потому тебя и просили его назначить, а я писала тебе в таком отчаянии" ("Терновый венец". С. 194-195). "Мне хочется отколотить почти всех министров и поскрее выгнать Щерб. и Сам.", – писала Александра Федоровна в том же письме ("Терновый венец". С. 196). С 22 августа императрица постоянно предлагала назначить министром внутренних дел А. А. Хвостова. После неоднократных призывов сменить ненравившихся ей министров, 7 сентября императрица писала по поводу А. Д. Самарина: "Ты видишь теперь, что он не слушает твоих слов – совсем не работает в Синоде, а только преследует нашего Друга. Это направлено против нас обоих – непростительно, и для теперешнего тяжелого времени даже преступно" ("Терновый венец". С. 215).
Несмотря на все эти атаки, 7 сентября Николай II писал жене, что "Щербатов на этот раз произвел на меня гораздо лучшее впечатление…, он робел гораздо меньше и рассуждал здраво" ("Терновый венец". С. 216) В действительности министры, так ненравившиеся Александре Федоровне, в конце 1915 года потеряли свои места. Однако пойти на кадровые перестановки Николая II подтолкнули не императрица и Г. Е. Распутин, а "забастовка министров". Совет министров отказывался работать со своим председателем И. Л. Горемыкиным и просил государя о его замене. Кульминация кризиса пришлась на 14 сентября, когда в Ставке состоялось совещание Совета министров в присутствии царя. Совет не смог убедить Николая II изменить свое мнение, а вслед за этим "министры, наиболее решительно высказывавшиеся против Горемыкина, были вскорости один за другим уволены". При этом А. А. Поливанов, так же подвергавшийся критике императрицы, из исполняющего обязанности стал полноправным министром и еще год проработал в этой должности.
Работа Н. Б. Щербатов и А. Д. Самарина на министерских постах не очень высоко оценивалась современниками. В. И. Гурко писал по этому поводу: "На практике ни Самарин, ни в особенности Щербатов не оказались на высоте положения данного момента… Самарин и Щербатов были дилетанты, и этот их дилетантизм сказался очень скоро". Очень точно кадровый кризис августа-сентября 1915 года оценивала императрица. "Где у нас люди, я всегда себя спрашиваю, и прямо не могу понять, как в такой огромной стране, за небольшим исключением, совсем нет подходящих людей?" – писала Александра Федоровна мужу ("Терновый венец". С. 214).
Некоторые советы Г. Е. Распутина, передаваемые через императрицу, Николай II пытался воплотить на практике. 12 июня Александра Федоровна передавала пожелание Друга о том, чтобы в один день по всей России был устроен крестный ход с молебном о даровании победы. Она просила, чтобы распоряжение о крестном ходе было опубликовано от имени царя, а не от Св. Синода ("Терновый венец". С. 150). Через три дня, переговорив с протопресвитером армии и флота Г. И. Шавельским, царь сообщал императрице, что такой крестный ход возможно провести 8 июля в праздник иконы Казанской Божьей Матери ("Терновый венец". С. 154).
Другие рекомендации император оставлял без внимания. 17 июня Александра Федоровна, ссылаясь на просьбу Г. Е. Распутина, просила подождать с созывом Думы, так как "они будут вмешиваться во все дела". "Мы еще не подготовлены для конституционного правительства. Н. и Витте виноваты в том, что Дума существует", – писала императрица. Следующее ее письмо на эту тему было еще жестче. 25 июня Александра Федоровна с повторной просьбой не собирать Думу писала мужу: "Эти твари пытаются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться!" ("Терновый венец". С. 171). Естественно, тут имелась в виду критика, раздававшаяся с думской трибуны против Г. Е. Распутина. Необходимо отметить, что в своей полемике общественные деятели переходили всякую меру. В письме от 8 сентября Александра Федоровна передавала мужу одно из выступлений на собрании общественных деятелей в Москве, получившее широкую известность. В. И. Гурко (чьи мемуары тут цитируются) заявлял: "Мы желаем сильной власти – мы понимаем власть, вооруженную исключительным положением, власть с хлыстом, но не такую власть, которая сама находится под хлыстом". Императрица очень точно оценивала это выступление: "Это – клеветническая двусмыслица, направленная против тебя и нашего Друга. Бог их за это накажет. Конечно, не по-христиански так писать – пусть Господь их лучше простит и даст им покаяться" ("Терновый венец". С. 217).
Летом 1915 года недоверие и страх Александры Федоровны по отношению к Ставке достигли своей кульминации. Императрица невольно становилась жертвой развившейся в русском обществе шпиономании. В нескольких письмах она сообщала мужу, что ходят слухи о том, что в Ставке действует шпион и это генерал Данилов (Черный). 16 июня царь отвечал, что эти слухи "не стоят выеденного яйца" ("Терновый венец". С. 159). Однако это не успокоило императрицу. 24 июня она начала убеждать мужа поехать навестить войска без ведома Ставки. "Эта предательская Ставка, которая удерживает тебя вдали от войск, вместо того, чтобы ободрить тебя в твоем намерении ехать…", – писала Александра Федоровна ("Терновый венец". С. 170).
Несомненно, среди рекомендаций императрицы встречались советы, имевшие безусловную практическую ценность. Например, 24 сентября Александра Федоровна просила мужа особенно строго следить за дисциплиной в войсках, вошедших на территорию неприятеля: "Мне хотелось бы, чтобы наши войска вели себя примерно во всех отношениях, чтобы они не стали грабить и громить – пусть эту мерзость они предоставят проделывать пруссакам" ("Терновый венец". С. 51). 14 декабря императрица жаловалась, что Св. Синод издал указ, запрещающий устраивать "елки", так как этот обычай заимствован у немцев. Александра Федоровна считала, что эта традиция не касается ни церкви, ни Св. Синода. "Зачем лишать удовольствия раненых и детей?" – спрашивала она ("Терновый венец". С. 83). 5 апреля 1915 года императрица просила мужа проследить, чтобы войска не разрушали и не портили ничего, принадлежащего мусульманам: "мы должны уважать их религию, так как мы христиане, слава Богу, а не варвары" ("Терновый венец". С. 117). В другом месте Александра Федоровна просила вернуть пленным немецким офицерам погоны, так как они и без того подверглись унижению.
Начиная с августа 1915 года, письма Александры Федоровны начинают менять стиль, иным становится и их содержание. Это длинные, сумбурные послания, полные политических советов. Иногда меняется и само обращение жены к мужу, появляются ранее несвойственные "Моя милая душка. Н." (4 сентября), "Мое родное сокровище" (13 сентября). Иногда императрица жалуется, что рука ее устала, и просит прощения за неразборчивый почерк. Вызывают удивление и некоторые бытовые подробности: "Церковная служба шла от 6 до 8 час., мы с Беби пришли 7 ?" (14 сентября).
Не только современники, отрицательно относившиеся к Александре Федоровне, – В. И. Гурко, Н. Н. Головин, но и мемуаристы, заявлявшие о своей преданности царской семье, писали о сильном влиянии императрицы (а через нее и Г. Е. Распутина) на государственные дела. Например, А. И. Спиридович так объяснял это влияние: "Будучи нервнобольной, религиозной до болезненности, она в этой борьбе видела прежде всего борьбу добра со злом, опиралась на Бога, на молитву, на того, в чьи молитвы она верила – на Старца".
Необходимо заметить, что в предреволюционные годы эти обвинения звучали совершенно иначе. В своей книге "На путях к дворцовому перевороту" С. П. Мельгунов отмечал, что красной нитью во всей агитации Прогрессивного блока проходило утверждение о том, что Николай II искал путей для заключения сепаратного мира с Германией под влиянием "черного блока" (под этим подразумевались императрица, Г. Е. Распутин и их ближайшее окружение). В прессе прямо писалось еще в 1915 году: "Распутин, окруженный шпионами, должен был бы непременно вести пропаганду в пользу заключения мира с немцами".
Именно публикация переписки Николая II и Александры Федоровны помогла развеять ложь о поисках сепаратного мира и измене. Даже А. Ф. Керенский, сам перед революцией и разжигавший слухи о сепаратном мире, в своих воспоминаниях был уже очень осторожен. Хотя он по-прежнему утверждал, что "главная причина гибели России – власть Распутина", но обвинения с царя и царицы уже были сняты. В новом варианте сепаратного мира добивалось правительство, а "Николай II тут ни при чем". "Причастна ли как-нибудь к этому Александра Федоровна", мемуарист уже сказать не мог. Самым сильным обвинением императрицы теперь было то, что "германские агенты без конца вертелись вокруг нее и госпожи Вырубовой". А. Ф. Керенский откровенно сознавался в том, что, "придя к власти", он не смог найти подтверждений дореволюционных обвинений императрицы. Даже П. Н. Милюков, с Думской трибуны открыто обвинявший императрицу в измене, в своих мемуарах утверждал, что "оратор скорее склонялся к первой альтернативе" (то есть обвинению в глупости).
По непонятной инерции для советских и российских авторов переписка Николая II и Александры Федоровны была и по-прежнему остается каким-то обвинительным материалом против царственных супругов. Причинами, по-видимому, являются отсутствие научного исследования и анализа этого материала. Сетевая энциклопедия "Википидия", оценивая государственную деятельность Николая II, отмечает, что "большинство сходится на точке зрения, согласно которой его способностей оказалось недостаточно для того, чтобы справиться с политическим кризисом". Более того, попытка известного специалиста П. В. Мультатули исследовать деятельность Николая II на посту верховного главнокомандующего была встречена в штыки. При публикации на сайте "Военная литература" книгу П. В. Мультатули снабдили аннотацией, где указывалось, что в исследовании "негативные качества последнего русского царя опущены, все позитивные выпячены. Объективно судьбоносные ошибки Николая II (в результате его деяний и недеяний) замалчиваются, зато роль обстоятельств и злокозненных замыслов окружения преподносится с размахом".
Николай II в своих письмах предстает как здравый политик, принимающий взвешенные и обдуманные решения. К сожалению, краткость и "сухость" стиля императора не позволяет в полной мере проследить его государственную работу. Очевидно, что все обвинения современников в "слабости правления", адресованные царю, были вызваны вовсе не отсутствием у него политических навыков и административного таланта. Объектом критики было, в первую очередь, крайнее упорство Николая II по отстаиванию незыблемости самодержавной власти. Идеальные условия для общественной активности и оппозиции создавало глубокое православие государя, которое воплощалось в "мягком" управлении.
Уже советские историки отказались от расхожего штампа, ставившего государственную деятельность Николая II в зависимость от Александры Федоровны и Г. Е. Распутина. Профессор Г. З. Иоффе писал: "Версии, согласно которым Николай II будто бы находился под безраздельным диктатом Распутина и еще более жены – Александры Федоровны, ничем не обоснованы". По переписке Николая II и Александры Федоровны возможно проследить, какие советы давал императору Г. Е. Распутин.
В 1914-15 годах старец просил императора не ездить во Львов и Перемышль во время войны (не исполнено); запретить купцам повышать цены во время войны (не исполнено); повременить с призывом ратников 2-го разряда (отложено не на год а на три месяца); немедленно провести всероссийский крестный ход (сведений о проведении нет); отсрочить сессию Думы летом 1915 года (не исполнено); не призывать сына, определить его на тыловую должность (не исполнено). Легко заметить, что советы Г. Е. Распутина были наивны и касались малозначительных областей. При этом 1914-15 годах Николай II эти рекомендации вообще не исполнял. Император не сделал ничего, чтобы спасти сына Г. Е. Распутина от призыва или хотя бы определить на тыловую должность (о каком влиянии после этого можно говорить?). Нет никаких причин считать, что ситуация могла измениться в 1916 году.
С рекомендациями Александры Федоровны дело обстояло сложней. В 1915 году она все чаще стала давать мужу советы политического плана. В литературе уже отмечалось, что императрица по своим взглядам была консервативней мужа. Никакого ограничения самодержавия или соглашения с общественностью она не допускала. По некоторым замечаниям Александры Федоровны можно судить о том, что если бы Николай II воплощал в жизнь советы жены, то оппозиция была бы раздавлена и частично уничтожена. При этом многие высказывания Александры Федоровны делались "сгоряча". Уже по ходу изложения императрица вспоминала про свой христианский долг. Очень показательна в этом отношении фраза – "пусть Господь их лучше простит и даст им покаяться". Подобные "вспышки" случались у Александры Федоровны и в отношении ее ближайшего окружения. Этот гнев всегда проходил без всякого следа и, вероятно, незаметно для самих виновных.
В военную сферу императрица не вмешивалась. Ее рекомендации касались самых поверхностных проблем, информацию о которых она получала из газет. В кадровые назначения военных она вмешивалась чаще всего тогда, когда они касались членов императорской фамилии или командиров шефских полков.
Насколько можно судить по письмам, у Александры Федоровны было "чутье" на людей. Их лояльность в военные годы императрица проверяла при помощи Г. Е. Распутина. Легко заметить, что генералы, выделяемые императрицей (Ф. А. Келлер и Н. И. Иванов) единственные из всех в февральские-мартовские дни 1917 года сохранили верность императору. Это в то время как окружение Николая II или выступило против него, или впоследствии разбежалось, оставив царя. Военные, против которых высказывалась императрица (великий князь Николай Николаевич, А. А. Поливанов, В. Ф. Джунковский, а впоследствии и М. В. Алексеев), не оправдали доверия императора. А. А. Поливанов и В. Ф. Джунковский поступили на службу к большевикам.
Ключевым моментом в этом отношении является то, что советы своей жены Николай II постоянно игнорировал. Даже если в конечном итоге он поступал в духе рекомендаций императрицы, то всегда на это был еще целый ряд важных причин. При этом не было случая, чтобы в письмах Александра Федоровна сделала замечание мужу за неисполнение ее рекомендаций. Единственное, что она позволяла себе делать вновь и вновь, – напоминать о волнующей ее проблеме. Императрица прекрасно понимала, какой груз ответственности возложен на самодержца и перед кем ему придется держать ответ. К сожалению, подобным чутьем не обладали не только представители общественности (большей часть православные люди), но даже и члены царской фамилии.
Вырубова Анна Александровна (урожденная Танеева), (1884–1964), фрейлина и подруга Императрицы Александры Федоровны, дочь сенатора А. С. Танеева; ее имя, наряду с именем Г. Е. Распутина, использовалось врагами Императорского строя для дискредитации власти; во время войны вместе с Императрицей работала сестрой милосердия в Царскосельском госпитале; после Февральской революции была арестована Временным правительством и заключена в Петропавловскую крепость, но затем освобождена из-за полного отсутствия «состава преступления»; в первые годы большевистской власти свободно проживала в Петрограде, неоднократно встречалась с М. Горьким; занималась организацией спасения Царской Семьи. В 1919 году бежала в Финляндию, приняла монашеский постриг на Валаамском монастыре. В миру жила тайной монахиней. Скончалась в Финляндии.
Вырубова Анна Александровна (1884-1964). Дочь главноуправляющего Собственной е.и.в. канцелярии А. С. Танеева. С 1903 фрейлина императрицы. С 1907 замужем за старшим лейтенантом А. В. Вырубовым, вскоре развелась, вернулась ко Двору. Входила в ближайшее окружение императорской семьи; выполняла наиболее конфиденциальные поручения Николая II и Александры Федоровны, в т.ч. и связанные с особой ролью при дворе Г. Е. Распутина. После Февральской революции была арестована; в марте-июне 1917 находилась в заключении в Петропавловской крепости, затем в Свеаборге. Освобождена по требованию Петросовета. После нового ареста в октябре 1918 бежала, скрывалась в Петрограде. В 1920 нелегально выехала в Финляндию. Оставила воспоминания; А. А. Вырубовой приписывалось также авторство опубликованного в 1927 в Ленинграде дневника, признанного затем научной экспертизой поддельным.
Горячая почитательница Распутина, бывшая посредницей между ним и царской семьей. Во время Первой мировой войны на деньги, полученные в качестве компенсации за увечье, явившееся следствием железнодорожной катастрофы, организовала в Царском Селе военный госпиталь, в котором работала сестрой милосердия наряду с императрицей и ее дочерьми. После Февральской революции арестована; в марте - июне 1917 г. находилась в заключении в Петропавловской крепости, затем в Свеаборге. Обвинялась во влиянии на политику и в интимных отношениях с Распутиным. Была подвергнута Чрезвычайно следственной комиссией (ЧСК) специальному медицинскому освидетельствованию, установившему девственность Вырубовой. Освобождена по требованию Петросовета. Некоторое время свободно проживала в Петрограде, неоднократно встречалась с М. Горьким; пыталась организовать спасение царской семьи. После нового ареста в октябре 1918 г. бежала, скрывалась в Петрограде. В 1920 г. нелегально выехала в Финляндию. Приняла монашеский постриг в Валаамском монастыре. В миру жила тайной монахиней. Скончалась в Финляндии.
Использованы материалы книги: Дневник Распутина. М., ЗАО "Олма Медиа Групп". 2008. (Этот текст принадлежит составителям названной книги - канд. ист. н. Д. А. Коцюбинскому и канд. ист. н. И. В. Лукоянову).
Анна Александровна Танеева-Вырубова - ближайшая подруга императрицы Александры Федоровны, наперсница Николая II, любовница Григория Распутина - почти десять лет была тем стержнем, который удерживал русскую монархию у власти. Фрейлина ее величества знала о царской семье все: кто слаб и почему, кто влюблен, кто обманут, кому изменил любовник, а кто припрятал золото монархии...
Дневник состоит из двух частей: довоенные годы; война.
Книга воспоминаний А. А. Танеевой (Вырубовой) "Страницы моей жизни" была впервые издана в Париже в 1922 году. Все дальнейшие издания этой книги претерпели существенные изменения текста, более того, можно сказать, подверглись редакционной цензуре.
В России один из таких вариантов был опубликован в сборнике «Фрейлина Её Величества Анна Вырубова» в 1993 году издательством «ORBITA». Авторами этой фальшивки явились известный советский писатель А. Н. Толстой и историк П. Е. Щёголев, бывший член Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, составитель сборника - А. В. Кочетов. Эта мистификация изначально печаталась в 1927 - 28 гг. в журнале "Минувшие годы".
Практически тот же текст использован издательством «Ковчег» совместно со Сретенским монастырём и издательством «Новая книга» в сборнике «Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных», вышедшем в 1999 году, также, как и в сборнике «Фрейлина Её Величества. Тайны российского двора» Минского издательства «Харвест» 2002 года, имеющемся в русском отделе Хельсинской библиотеки.
Как свидетельствует А. Кочетов, текст, вошедший в его сборник, воспроизведён по книге «Фрейлина Её Величества», которая вышла в 1928 году в латвийском издательстве «Ориент». «К печати эту книгу подготовил некто С. Карачевцев, слегка прошедшийся по тексту редакторским пером и несколько сокративший мемуары, особенно в части характеристик Протопопова, Маклакова, Щербатова и Хвостова - министров внутренних дел» , - пишет А. Кочетов, однако этот список далеко не полный: слова «слегка» и «несколько» точнее было бы заменить словом «безжалостно», так как редакторская правка привела к сокращению половины авторского текста.
"Доброхотам-правщикам" угодно было не только сократить текст, но и включить в него измышленные абзацы, не принадлежащие перу автора. Сделано это было с лукавой целью создать у читателя впечатление об авторе как человеке недалёкого ума, что вполне соответствовало бытовавшему в эмигрантской среде мнению, нашедшему отражение во множестве воспоминаний, где говорится об Анне Вырубовой. Искажение её нравственного облик служило, по-видимому, признаком хорошего тона.
Николай II
Николай II, Император Всероссийский - старший сын Императора Александра III и Императрицы Марии Феодоровны. Родился 6 мая 1868 г. в Царском Селе. В 1877 г. ближайшее заведывание учебными Его занятиями было поручено генералу Г. Г. Даниловичу. Учебные занятия были распределены на 12 лет; первые 8 лет были посвящены предметам гимназического курса, а последние четыре года были предназначены для курса высших наук. Сложность программы привела к необходимости продолжения занятий еще на один год. Курс высших наук направлен был к изучению с достаточной подробностью военного дела и к основательному ознакомлению с главнейшими началами юридических и экономических наук. Преподавателями Наследника Цесаревича по второму отделу высшего курса были: И. Л. Янышев (каноническое право, в связи с историей церкви и историей религий), Н. Х. Бунге (статистика, политическая экономия и финансовое право), К. П. Победоносцев (энциклопедия законоведения, государственное, гражданское и уголовное право), М. Н. Капустин (международное право), Е. Е. Замысловский (политическая история), Н. Н. Бекетов (химия). Преподавателями по отделу военных наук состояли: Н. Н. Обручев (военная статистика), М. И. Драгомиров (боевая подготовка войск), Г. А. Леер (стратегия и военная история), Н. А. Демьяненков (артиллерия), П. Л. Лобко (военная администрация), О. Э. Штубендорф (геодезия и топография), П. К. Гудима-Левкович (тактика), Ц. А. Кюи (фортификация), А. К. Пузыревский (история военного искусства), В. Г. Басаргин и Н. Н. Ломен (военно-морское дело). Для усвоения строевой службы и ознакомления с войсковым бытом, Наследник Цесаревич провел два лагерных сбора в рядах лейб-гвардии Преображенского полка, два летних сезона посвятил кавалерийской службе в рядах лейб-гвардейского гусарского Его Величества полка, один лагерный сбор состоял в рядах гвардейской артиллерии и до восшествия на престол командовал, в чине полковника, первым батальоном лейб-гвардейского Преображенского полка.
Для практического ознакомления с вопросами гражданского управления Наследник Цесаревич с 6 мая 1889 г. участвовал в занятиях Государственного совета и комитета министров. Для ознакомления с различными областями России Наследник Цесаревич сопровождал Своего Августейшего Родителя во многих поездках Его по России. В октябре 1890 г. Наследник Цесаревич предпринял путешествие на Дальний Восток, направившись, через Вену, Триест, Грецию и Египет, в Индию, Китай и Японию. В пути он практически ознакомился с трудностями военно-морского дела. В Японии Наследник Цесаревич посетил г. Отсу, где 23 апреля 1891 г. фанатик, находившийся в числе полицейских, совершил покушение на жизнь Его Высочества, нанесши Ему удар саблей в голову; к счастью, рана оказалась неопасной. Обратный путь Наследник Цесаревич совершил сухим путем, через Сибирь, положив начало осуществлению великого сибирского рельсового пути. В начале августа того же года Наследник Цесаревич благополучно закончил свое путешествие, продолжавшееся более 9 месяцев; оно было описано князем Э. Э. Ухтомским. В 1891 - 92 гг. Наследник Цесаревич председательствовал в особом комитете по оказанию помощи населению губерний, пострадавших от неурожая. В 1892 г. Наследник Цесаревич призван был к председательству в комитете Сибирской железной дороги, которое оставил за собой и по восшествии на престол. В апреле 1894 г. Наследник Цесаревич был помолвлен с принцессой Алисой Гессенской (см. Александра Феодоровна, I, 854). Высоконареченная Невеста прибыла в Россию за полторы недели до кончины императора Александра III.
Манифест о восшествии на престол Государя Императора Николая Александровича (20 октября 1894 г.) возвестил намерение Его Величества "всегда иметь единой целью мирное преуспеяние, могущество и славу дорогой России и устроение счастья всех Его верноподданных". В циркулярной ноте, разосланной представителям России при иностранных дворах 28 октября 1894 г., было заявлено, что Его Величество "посвятит все Свои заботы развитию внутреннего благосостояния России и ни в чем не уклонится от вполне миролюбивой, твердой и прямодушной политики, столь мощно содействовавшей всеобщему успокоению", причем Россия "будет по-прежнему усматривать в уважении права и законного порядка наилучший залог безопасности государств". 14 ноября 1894 г. состоялось бракосочетание Государя Императора, ознаменованное Милостивым манифестом. Дети Государя от этого брака: Наследник Цесаревич, великий князь Алексей Николаевич (родился 30 июля 1904 г.) и великие княжны Ольга (родилась 3 ноября 1895 г.), Татьяна (родилась 29 мая 1897 г.), Мария (родилась 14 июня 1899 г.), Анастасия (родилась 5 июня 1901 г.) Николаевны. - 14 мая 1896 г. состоялось Священное Коронование Государя Императора и Государыни Императрицы. Это событие было ознаменовано Всемилостивейшим манифестом. Вскоре после коронации Их Величества предприняли две поездки по Европе. Во время второй из этих поездок состоялось посещение Государем и Государыней Франции. Эта "русская неделя" во Франции (с 5 по 10 октября 1896 г.) закрепила узы франко-русской дружбы, начало которой было положено при императоре Александре III. Миролюбивая политика России нашла наиболее яркое выражение в инициативе Государя по созыву мирных конференций (циркулярная нота министра иностранных дел от 12 августа 1898 г.; см. Гаагские конференции, XII, 278 и сл.).
События на Дальнем Востоке привели в 1900 - 1901 гг. к участию России в усмирении боксерского восстания в Китае, в 1904 - 1905 гг. - к войне с Японией. 12 декабря 1904 г. состоялся Высочайший указ о предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка. Из числа актов, изданных в исполнение этого указа, важнейшим является указ 17 апреля 1905 г. о веротерпимости (см. Веротерпимость, XII, и 195 и сл.). Работы по переустройству высших государственных установлений, происходившие после обнародования манифеста 17 октября 1905 г., в совещаниях, под личным Его Величества председательством, завершились 23 апреля 1906 г. изданием новых основных государственных законов. 27 апреля последовало в Зимнем Дворце открытие Государем Императором новых законодательных установлений. В августе 1912 г. состоялись, при участии Августейшей Семьи, празднества и торжества по случаю столетия Отечественной войны. С особой торжественностью Россия праздновала 21 февраля 1913 г. трехсотлетие Дома Романовых. Этот день был отмечен манифестом и Высочайшим указом о даровании милостей населению.
В области внешних сношений события 1913 г. на Балканском полуострове побудили Государя Императора обратиться к царю болгарскому и к королю сербскому с призывом остаться верными принятым на себя обязательствам. Во время переговоров, предшествовавших нынешней войне, Государем Императором было предложено передать австро-сербский вопрос на рассмотрение гаагской конференции. Когда Германией была объявлена война России, Государь Император, не признавая возможным, по причинам общегосударственного характера, стать тогда же во главе сухопутных и морских сил, предназначенных для военных действий, повелел великому князю Николаю Николаевичу быть Верховным Главнокомандующим. Одновременно были созваны Государственный совет и Государственная дума, занятия которых были открыты 26 июля приемом в Зимнем Дворце членов Государственного совета и Государственной думы. С начала мобилизации была воспрещена в России продажа крепких напитков. 22 августа 1914 г. Государь Император повелел воскрешение продажи спирта, вина и водочных изделий продолжить впредь до окончания военного времени.
Под председательством Государыни Императрицы Александры Феодоровны образован, по указу 11 августа 1914 г., верховный совет для объединения деятельности по призрению семей лиц, призванных на войну, а также семей раненых и павших воинов. Того же числа образован особый комитет великой княжны Ольги Николаевны по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну. 14 сентября утвержден комитет великой княжны Татьяны Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий. С самого начала войны Государь неоднократно совершал путешествия в действующую армию (описание этих путешествий, составленное генерал-майором Дубенским, издается министерством Императорского Двора; к декабрю 1915 г. вышло три выпуска), 23 августа 1915 г. Государь Император лично принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими силами, находящимися на театре военных действий. 25 октября Государь Император, согласно ходатайству георгиевской думы Юго-Западного фронта, соизволил возложить на себя орден Святого Георгия 4-й степени. События царствования Государя Императора будут изложены подробно в статье "Россия" (история).
В событиях, ознаменовавших собой русскую историю пятидесятых годов минувшего столетия, одну из главных руководящих сил представляет личность императора Николая Павловича.
В течение почти тридцатилетнего царствования этого государя Европа видела в нем могущественного представителя и защитника установившейся системы общественной и политической жизни народов, а шестидесятимиллионная Российская империя как бы всецело воплощалась в особе своего монарха. Непреклонная воля, рыцарский характер, твердость убеждений, любовь к своему государству и желание возвеличить Россию во внутреннем и внешнем отношениях на выработанных государем основаниях - инстинктивно давали каждому чувствовать, что император Николай Павлович не уклонится от избранного пути, с чем нельзя было не считаться. В его лице западноевропейские державы видели либо вернейшего союзника, либо неумолимого врага; представители разных партий одинаково сильно его ненавидели или почитали, но и те и другие бесспорно в равной мере его боялись.
Поэтому исследование современной императору Николаю Павловичу жизни России и даже отчасти политической истории Западной Европы невозможно без знакомства с колоссальной и рыцарской личностью этого государя.
За несколько месяцев до вступления великого князя Павла Петровича на престол, а именно - 25 июня 1796 года, родился третий его сын, великий князь Николай Павлович, последний из внуков императрицы Екатерины II, появившихся на свет при ее жизни. У колыбели новорожденного великая императрица назвала его «рыцарем», и это наименование вполне оправдалось царствованием и кончиной императора Николая.
По установленному при императрице Екатерине порядку великий князь Николай с самого рождения поступил на попечение царственной бабки, но последовавшая вскоре кончина императрицы пресекла влияние ее на ход воспитания великого князя. Единственным в этом отношении наследием, оставленным Екатериной своему третьему внуку, был превосходный выбор няни, шотландки Лайон, бывшей в течение первых семи лет его единственной руководительницей. Юный великий князь со всей силой души привязался к своей первой воспитательнице, и нельзя не согласиться с тем, что в период нежного детства «геройский, рыцарски благородный, сильный и открытый характер няни Лайон» положил отпечаток и на характер ее воспитанника.
После воцарения императора Павла воспитание великого князя Николая и родившегося в 1798 году четвертого сына Михаила перешло в руки родителей. Долго сдерживавшееся отчуждением старших сыновей чувство нежной привязанности должно было обильной волной хлынуть на младших. И действительно, император Павел страстно любил малолетних детей своих, особенно же великого князя Николая Павловича. По словам барона М. А. Корфа, «он ласкал их весьма нежно, чего никогда не делала их мать». Строгая блюстительница чопорного этикета того времени, императрица Мария Федоровна распространяла его во всем объеме и на малолетних великих князей, которые «в первые годы детства находились со своей августейшей матерью в отношениях церемонности и холодной учтивости и даже боязни; отношения же сердечные и притом самые теплые наступили для них лишь впоследствии, в лета отрочества и юности».
Смерть императора Павла не могла не запечатлеться в памяти пятилетнего великого князя Николая Павловича. Это был первый удар судьбы, нанесенный ему в период самого нежного возраста, удар, который, несомненно, должен был в будущем, при ознакомлении с обстоятельствами, сопровождавшими воцарение императора Александра I, оставить глубокий след в характере Николая Павловича.
В судьбе великого князя наступил, таким образом, новый перелом, и с этих пор дело его воспитания и образования сосредоточилось всецело и исключительно в ведении вдовствовавшей императрицы Марии Федоровны, из чувства деликатности к которой император Александр воздерживался от всякого влияния на воспитание своих младших братьев.
«Единственным, по мнению барона М. А. Корфа, недостатком императрицы Марии Федоровны была излишняя, может статься, ее взыскательность к своим детям и к лицам, от нее зависевшим», и эта взыскательность, совместно с общими строгими порядками, господствовавшими в то время при дворе, и при характере нового воспитателя великого князя, генерала Ламздорфа, окружила царственного ребенка той сферой суровости, которая впоследствии иногда чувствовалась во внешнем проявлении воли Николая Павловича.
Такая двойственность в воспитании молодых великих князей имела, впрочем, и более общие основания. Достаточно вспомнить характер Гатчинского двора времен Павла Петровича, в котором странно смешивалась привитая прусская грубость с сентиментальным направлением современной литературы.
Выбор генерала Ламздорфа на должность воспитателя великого князя был сделан еще императором Павлом, но факт семнадцатилетнего пребывания его при особе своего воспитанника и неизменное благоволение к нему императрицы-матери несомненно указывают, что генерал этот вполне удовлетворял педагогическим требованиям Марии Федоровны.
Матвей Иванович Ламздорф, во время своей предшествовавшей назначению на должность воспитателя военной и административной деятельности, выказался как человек с благородными правилами и, без сомнения, содействовал развитию этого свойства в своем воспитаннике. Но принятые им воспитательные приемы отличались жестокостью, имели исключительно грубо-карательный характер и часто состояли из телесных наказаний. Ни сам воспитатель великого князя, ни так называемые «кавалеры», следившие за его воспитанием, насколько можно судить по дошедшим сведениям, никогда не применяли нравственного на ребенка воздействия, к которому он, по своему врожденному характеру, должен был быть особенно чутким. Им не удалось взять душевного и умственного мира великого князя в свои руки и дать ему надлежащее направление; все сводилось к мерам укрощения и подчас суровой борьбы с природными качествами воспитанника.
А между тем склад ума и характера Николая Павловича в достаточной степени выяснился еще в детском его возрасте. Настойчивость, стремление повелевать, сердечная доброта, страсть ко всему военному, дух товарищества, выразившийся в позднейшее время в непоколебимой верности союзам, - все это сказывалось еще в самом раннем детстве и, конечно, подчас в самых ничтожных мелочах. Н. К. Шильдер в своем жизнеописании императора Николая Павловича рисует его недостатки, присущие большинству детей, в более сильном виде. «Обыкновенно весьма серьезный, необщительный и задумчивый, а в детские годы и очень застенчивый мальчик, Николай Павлович точно перерождался во время игр. Дремавшие в нем дурные задатки проявлялись тогда с неудержимой силой. В журналах кавалеров с 1802 по 1809 год постоянно встречаются жалобы на то, что «во все свои движения он вносит слишком много несдержанности», «в своих играх он почти постоянно кончает тем, что причиняет боль себе или другим», что ему свойственна «страсть кривляться и гримасничать», наконец, в одном случае, при описании его игр, сказано: «его нрав до того мало общителен, что он предпочел остаться один и в полном бездействии, чем принять участие в играх. Этот странный поступок может быть объяснен лишь тем, что игры государыни, его сестры, и государя, его брата, нисколько не нравились ему, и что он нисколько не способен ни к малейшему проявлению снисходительности».
Такие задатки юного великого князя требовали особой заботливости и обдуманности в направлении его воспитания, а его сердечность, склонность к раскаянию и сожалению о своих дурных поступках, а также чувство нежной привязанности к окружающим, которое сохранялось навсегда 11 , несмотря иногда на жестокое с ним обращение, казалось, давало возможность путем нравственного воздействия, при некоторой, впрочем, настойчивости, сгладить эти врожденные недостатки Николая Павловича. Письма великого князя к генералу Ламздорфу в 1808 году и некоторые из донесений состоявших при нем кавалеров императрице Марии Феодоровне в достаточной степени выставляют эти симпатичные стороны его характера.
«Удовольствие писать вам уменьшается упреками моей совести. Мои уроки вчера и третьего дня не совсем хорошо прошли... Осмеливаюсь просить вас, генерал, простить мне эту погрешность и обещаюсь постараться большее ее не повторять».
«Смею льстить себя, что ваше превосходительство должны были, по письмам моей дорогой матери и г. Ахвердова, остаться довольным моими аттестатами, по крайней мере, я для этого сделал все возможное».
В свою очередь, кавалеры, следившие за поведением великого князя, доносили императрице-матери: «Во время урока русского языка, видя, что его (великого князя) рассеянность меня огорчает, он был так растроган, что бросился ко мне на шею, заливаясь слезами и не имея возможности произнести слова. Поведение его императорского высочества великого князя Николая было хорошее. Он вообще был менее шумлив, чем обыкновенно, и причиной этому, по всей вероятности, была мысль о том, что он должен исповедоваться. Он долго оставался со своим священником, от которого вышел в чрезвычайной степени растроганный и в слезах».
Историк жизни императора Николая Павловича не указывает, каким образом кавалеры великого князя пользовались в воспитательном отношении этими сторонами его характера.
Наибольшие заботы императрицы Марии Федоровны в деле воспитания Николая Павловича заключались в старании отклонить его от увлечения военными упражнениями, которое обнаружилось в нем с самого раннего детства. Страсть к технической стороне военного дела, привитая в России рукой императора Павла, пустила в царской семье глубокие и крепкие корни. Император Александр, несмотря на свой либерализм, был горячим приверженцем вахт-парада и всех его тонкостей; великий князь Константин Павлович испытывал полное счастье лишь на плацу, среди муштруемых команд. Младшие братья не уступали в этой страсти старшим.
Великий князь Николай Павлович с самого раннего детства начал выказывать особое пристрастие к военным игрушкам и к рассказам о военных действиях. Лучшей для него наградой было разрешение отправиться на парад или развод, где он с особым вниманием наблюдал за всем происходившим, останавливаясь даже на мельчайших подробностях.
За исполнение желания императрицы Марии Федоровны отвлечь великого князя от этой страсти воспитатели его взялись неумелыми руками; они не были способны направить ум своего воспитанника к преследованию других, более плодотворных идеалов. Напротив того, благодаря системе воспитания, настойчиво проводимой императрицей, склонность к военной выправке и к внешностям военной службы получила в глазах великого князя всю прелесть запретного плода. Эта склонность осталась в нем в достаточной степени и в зрелом возрасте и невольно, как увидим ниже, отразилась на характере образования русской армии. Но в то же время неудачное старание отвратить великого князя от всего военного не дало ему возможности получить правильное в этой отрасли знаний образование и установить на прочных основах свои выдающиеся природные способности. Обозрение военной деятельности императора Николая Павловича заставляет удивляться замечательной широте его военных взглядов и правильности рассуждений, наравне с чрезмерным иногда увлечением парадной стороной дела, при нахождении государя перед фронтом войск.
Заботы об обучении и образовании великого князя сосредоточивались в тех же неумелых руках воспитателей Николая Павловича. Они не только не могли внушить великому князю любви к наукам, но сделали все возможное, чтобы оттолкнуть его от учения. В учебном деле заботы воспитателей направлены были к тому, чтобы не дать юному великому князю времени увлекаться его любимым военным делом и чтением военных книг. Средством для этого было выбрано такое распределение дня, которое оставляло в распоряжении воспитанника возможно менее свободного времени. С этой целью, при деятельном участии самой императрицы, не только были составлены особые таблицы лекций с подробным исчислением количества часов ежедневных занятий разными предметами, но и сам характер занятий был заключен в очень определенные и тесные рамки. «Великие князья не должны даже позволять себе задавать пустых вопросов, относящихся к предмету, о котором с ними толкуют, если эти вопросы непосредственно не относятся к необходимым объяснениям для изучения самого предмета, о котором им говорят», - наставляла императрица Мария Федоровна генерала Ламздорфа.
Выбор назначенных для Николая Павловича преподавателей также заставлял желать лучшего. «Некоторые из числа этих наставников, - говорит Н. К. Шильдер, - были люди весьма ученые, но ни один из них не был одарен способностью овладеть вниманием своего ученика и вселить в нем уважение к преподаваемой науке». Много лет спустя, уже в 1847 году, император Николай Павлович в разговоре с бароном Корфом сделал сам резкую характеристику своих педагогов, а вместе с тем и системы своего образования. «Совершенно согласен с тобой, - сказал государь, - что не надо слишком долго останавливаться на отвлеченных предметах, которые потом или забываются, или не находят никакого приложения в практике. Я помню, как насмучили над этим два человека, очень добрые, может статься, и очень умные, но оба несноснейшие педанты: покойники Балугьянский и Кукольник. Один толковал нам на смеси всех языков, из которых не знал хорошенько ни одного, о римских, немецких и Бог весть еще каких законах; другой - что-то о мнимом «естественном» праве.
В прибавку к ним являлся еще Шторх со своими усыпительными лекциями о политической экономии, которые читал нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя этой монотонии. И что же выходило? На уроках этих господ мы или дремали, или рисовали какой-нибудь вздор, иногда собственные их карикатурные портреты, а потом, к экзаменам, выучивали что-нибудь в долбяжку, без плода и пользы для будущего. По-моему, лучшая теория права - добрая нравственность, а она должна быть в сердце независимо от этих отвлеченностей и иметь своим основанием религию. В этом моим детям также лучше, чем было нам, которых учили только креститься в известное время обедни да говорить наизусть разные молитвы, не заботясь о том, что делалось в душе». Во время того же разговора государь не упустил случая отдать дань уважения добрым чувствам и настоящей любви к родине его бывших кавалеров. Высказав свой взгляд на патриотизм и идею народности, в которых, при всей их необходимости, он признавал должным избегать крайностей, император Николай Павлович прибавил, что с этой стороны он ничего не может приписать влиянию своих учителей, но очень многим обязан людям, в обществе которых он жил, а именно: Ахвердову, Арсеньеву и Маркевичу. «Они, - по словам государя, - искренно любили Россию и, между тем, понимали, что можно быть самым добрым русским, не ненавидя, однако же, без разбора всего иностранного».
Легко можно предвидеть, как, при таких условиях, шло образование великого князя. Познания приобретались урывками, без определенной связи, которая могла бы служить к прочному и последовательному развитию умственного кругозора. Да и выбор самих предметов преподавания был сделан односторонне, без правильно выработанной программы. Больше всего обращалось внимание на предметы отвлеченные, умозрительные, и на языки, менее - на предметы реального характера, а что касается военных наук, то они долгое время были совершенно изъяты из учебного курса будущего верховного вождя миллионной армии. В недостаточном знании русского языка государь впоследствии сам сознавался, говоря, чтобы не судили его орфографии, так как на эту часть при его воспитании не обращали должного внимания. Он вообще писал бегло и без затруднения, но не всегда употреблял слова в собственном их значении. Что касается до наук политических, столь необходимых монарху, то они почти не входили в программу образования великого князя. По словам В. А. Муханова, Николай Павлович, окончив курс своего образования, сам ужаснулся своему неведению и после свадьбы старался пополнить этот пробел, но условия жизни рассеянной, преобладание военных занятий и светлые радости семейной жизни отвлекали его от постоянных кабинетных работ. «Ум его не обработан, воспитание его было небрежно», - писала об императоре Николае Павловиче королева Виктория в 1844 году.
Не ко всем, однако, наукам великий князь относился с одинаковым, по его словам, равнодушием. Предметы отвлеченные, умозрительные, менее привлекали его внимание, и навряд ли он увлекался поэтическим образом героев древности; науки же прикладные, имеющие отношение к практическому применению, а также исторические события недавнего прошлого были Николаю Павловичу особенно по душе.
Великий князь с самого раннего детства выказал большое пристрастие к строительному искусству, и эта склонность сохранилась в нем на всю жизнь. Легко владея карандашом, он применял свой талант почти исключительно к черчению геометрических фигур, укреплений, планов сражений и к рисованию войск. Его любовь к прямым линиям и симметричным построениям воплотилась впоследствии в архитектуру Николаевских времен. При изучении истории юный великий князь особенно интересовался деятелями позднейшей эпохи, и здесь встречались у него лица, которым он сочувствовал или же к которым относился с нескрываемым пренебрежением. Заключения его о некоторых исторических личностях характерны в том отношении, что выказывали те взгляды будущего повелителя обширнейшей монархии, которым он не изменил до конца своей жизни. В поведении Оттона II в нем возбуждало негодование то вероломство, с которым этот государь поступил относительно высшего класса населения Рима (les principaux habitants de Rome).
В судьбе Людовика XVI Николай Павлович видел кару, понесенную французским королем за неисполнение своего долга в отношении государства. «Быть слабым не значит быть милосердным, - сказал он по этому поводу своему преподавателю.- Монарх не имеет права прощать врагов отечества. Людовик XVI видел перед собой настоящее возмущение, скрытое под ложным названием свободы; он сохранил бы от многих невзгод свой народ, не пощадив возмутителей». Лучшей победой генерала Бонапарта он признавал его торжество над анархией. Особые же симпатии великого князя вызывал Петр Великий, и это поклонение памяти гениального предка не покидало его до самой смерти. Заветное желание императрицы Марии Федоровны совершенно отстранить великого князя Николая Павловича от изучения военных наук не могло осуществиться в полной мере. Будущность, которая могла ожидать Николая Павловича, и воинственное настроение, охватившее Европу во время Наполеоновских войн, «способствовали победе нежной матери над «личными вкусами», и к великому князю были приглашены профессора, которые должны были прочитать военные науки в возможно большей полноте». Для этой цели были выбраны известный инженерный генерал Опперман и, в помощь ему, полковники Джанотти и Маркевич.
Н. К. Шильдер, усиленно останавливаясь в своем жизнеописании императора Николая Павловича на присущем великому князю увлечении вахт-парадами и мелочной техникой военного ремесла, к сожалению, почти не дает указаний о том, каким образом развились те обширные познания военного дела, которыми бесспорно обладал впоследствии император Николай. Нет сомнения, что великий князь весь свой досуг уделял чтению любимых им военных книг и, таким образом, в значительной степени был обязан развитием своих познаний самому себе; но надо думать, что большую роль в этом отношении сыграли и первые руководители его военного образования. Одно имя генерала Оппермана, как достойного представителя нашей военно-инженерной науки того времени, награды, которыми впоследствии осыпал его император Николай Павлович, а также добрая память, которую он еще в 1847 году сохранил о другом своем наставнике, Маркевиче, подтверждают, что преподаватели военных наук пользовались несравненно большим уважением своего воспитанника, чем преподаватели остальных предметов.
Сведения о военном образовании великого князя крайне отрывочны, и нельзя составить себе понятия даже о тех вопросах, которые входили в курс читавшихся ему лекций; об этом можно судить лишь приблизительно.
Обнаруженное с самого раннего возраста влечение великого князя к инженерному искусству, да и сама специальность главного руководителя военного образования генерала Оппермана, дают основание предполагать, что большая доля внимания была обращена на надлежащую подготовку будущего генерал-инспектора по инженерной части. Что же касается остальных военных предметов, то в дошедших до нас сведениях сохранились указания, что в 1813 году великому князю преподавалась стратегия, а с 1815 года начались военные беседы Николая Павловича с генералом Опперманом.
Беседы эти состояли в том, что великий князь читал разработанные им самим трактаты о предполагаемых военных действиях, или планы войны на заданную тему, и давал объяснения, относящиеся до подробностей представленной работы. В этом же году, между прочим, великий князь составил трактат «О войне против соединенных сил Пруссии и Польши», которым наставник остался очень доволен, заподозрив даже, что его ученик имел в своих руках мемуар, составленный на эту же тему одним русским генералом. Одновременно с этим великий князь занимался с Маркевичем «военными переводами», а с Джанотти - чтением сочинений Жиро и Ллойда о разных кампаниях, равно как разбором проекта «Об изгнании турок из Европы при известных данных условиях».
Занятия эти, видимо, шли небезуспешно, так как в журналах 1815 года генерал Опперман отмечает военные дарования Николая Павловича и советует ему читать подробные истории замечательных кампаний, через что «неминуемо должны совершенствоваться в великом князе его блестящие военные способности, преимущественно состоящие в таланте верно и ясно судить о военных действиях».
Следует, впрочем, упомянуть еще об одном неожиданном руководителе военного образования великого князя, а именно о будущем знаменитом «отце-командире», Иване Федоровиче Паскевиче. Знакомство с ним состоялось в Париже в 1815 году, после чего «Николай Павлович, - говорит Паскевич в своих записках, - постоянно меня звал к себе и подробно расспрашивал о последних кампаниях. Мы с разложенными картами по целым часам вдвоем разбирали все движения и битвы 12,13-го и 14-го годов. Этому завидовали многие и стали говорить в шутку, что он (великий князь) в меня влюбился. Его нельзя было не любить. Главная его черта, которой он меня привлек к себе, это - прямота и откровенность».
В программу военного образования великого князя не введены были, кажется, предметы, которые могли бы дать ему правильное понятие о тех технических мелочах военного дела, от которых в значительной степени зависит успех всякой военной операции и без основательного знания которых само изучение высших военных наук не приносит пользы в полной мере. Ни с требованиями, которые можно предъявлять солдату как физической и боевой единице, ни с техникой ведения боя, ни, наконец, со всеми прочими элементами войны, которые составляют главный фундамент военных познаний, великий князь в своей молодости, видимо, не был основательно ознакомлен, и это обстоятельство, совместно с другими неблагоприятными условиями, не осталось без вредного влияния на состояние нашей армии в эпоху царствования императора Николая Павловича. Выдающиеся, бесспорно, военные таланты великого князя перемешивались, при неполноте его военного образования, с пустившими в детстве корни вахт-парадными тенденциями Александровской эпохи и породили те последствия, которые и поныне служат основанием для двойственности в военной оценке императора Николая I.
Впрочем, в оправдание руководителей военного образования великого князя следует заметить, что в то время не существовало ни тактики, ни военной истории как науки, поставленной на почве твердого теоретического исследования; не существовало и литературы этих наук, которая на русском языке появилась гораздо позднее двадцатых годов.
Курс образования великого князя должен был закончиться его путешествием по России и за границу. Настоятельное желание Николая Павловича участвовать в действиях освободительной войны заставило наконец императора Александра согласиться в 1814 году на прибытие его младших братьев к армии, причем император приказал состоять при них генерал-адъютанту Коновницыну. В этом назначении выразилось, кажется, единственное участие государя в деле воспитания и образования младших великих князей, и выбор, им сделанный, был, несомненно, наиболее удачный. Опытный воин, покрывший себя неувядаемыми лаврами, Коновницын соединял в себе, при присущей ему доброте характера и всестороннем знакомстве с военным делом, все необходимые условия для выполнения возложенной на него задачи. Пробыв при великих князьях во время их путешествий в 1814и 1815 годах, он был назначен в следующем году на пост военного министра, и его плодотворная деятельность как руководителя практического военного образования великого князя Николая Павловича должна была прекратиться. Столь кратковременное пребывание при августейших юношах, сопряженное к тому же с перерывами и необходимостью сообразоваться со взглядами генерала Ламздорфа, не могло принести им особенно существенной пользы, но во всяком случае оно не осталось без благотворного влияния.
При расставании с великими князьями генерал-адъютант Коновницын преподал им в особом письме ряд советов для будущей их деятельности. Это письмо представляет несомненный интерес как в отношении характеристики самого автора, так и потому, что в нем должны были отразиться подмеченные Коновницыным черты характера великих князей.
«Никакой добродетельный подвиг, - писал он между прочим, - без напряжения духа, без труда не совершается. Следовательно, для благих и полезных подвигов ум напитан быть должен добрыми познаниями, которые украшают и самую старость. Чтобы непременно занимать, питать разум, без чего он, так сказать, засыпает, возьмите на себя хоть один час в день (но каждый день непременно) занять разум какой-либо наукой или познанием, составив в самом чтении себе план, чтобы не перемешивать предметов в одно время. В рассуждениях общих оскорблять никогда не должно, ниже говорить о ком худо; по единой неосторожности получите недовольных. Общая вежливость привлекает, а надменность, и еще более грубость, лишит вас больших и невозвратных выгод. Держитесь людей таких, которые бы от вас ничего не желали, которые не ослеплялись бы величием вашим и с надлежащим почтением говорили бы вам истину и противоречили бы вам для воздержания вас от погрешностей. Если придет время командовать вам частями войск, да будет первейшее ваше старание о содержании их вообще и о призрении больных и страждущих. Старайтесь улучшить положение каждого, не требуйте от людей невозможного. Крик и угрозы только раздражают, а пользы вам не принесут. На службе надобно неминуемо людьми запасаться. Буде случится вам быть в военных действиях, принимайте совет людей опытных. Обдумайте оный прежде, нежели решитесь действовать»
Отъезд великих князей к армии был тяжелым испытанием для императрицы Марии Федоровны, но она сознавала всю необходимость его, а потому и мирилась с невольной разлукой. Императрица с особой заботливостью обставила путешествие своих сыновей, снабдив самыми подробными инструкциями лиц, их сопровождавших, и дав письменные наставления самим великим князьям. Эти прекрасные наставления охватывали всевозможные случаи и состояли из ряда высоконравственных советов, касающихся поведения, занятий и времяпрепровождения великих князей. Мария Федоровна не обходит молчанием и специально военные предметы. Она настойчиво предостерегала сыновей от увлечения мелочами военной службы, советуя, напротив того, запасаться познаниями, создающими великих полководцев. «Следует, - писала императрица, - изучить все, что касается до сбережения солдата, которым так часто пренебрегают, жертвуя им красоте формы, бесполезным упражнениям, личному честолюбию и невежеству начальника».
Великим князьям не удалось принять участия в военных действиях, и они прибыли в Париж, чтобы быть свидетелями славы императора Александра и доблестной русской армии. Возможность практического боевого опыта для Николая Павловича, к сожалению, ускользнула впредь до Турецкой войны 1828 года. Ему пришлось ограничиться лишь довершением своего общего образования.
Предложение императора Александра воспользоваться пребыванием младших братьев за границей, дабы они занялись усовершенствованием своего образования в Париже, под руководством опытного ментора Лагарпа, и совершили путешествие по Голландии, Англии и Швейцарии, не встретило сочувствия со стороны Марии Федоровны, которая, в видах нравственных, опасалась продолжительного пребывания сыновей в столице Франции.
И в данном случае сказалась склонность великого князя Николая Павловича ко всему военному; он осматривал в Париже предпочтительно учреждения военные, политехническую школу, дом инвалидов, казармы, госпитали.
Биографы Николая Павловича не дают почти никаких сведений, по которым можно было бы судить о влиянии на него заграничных поездок 1814 и 1815 годов. Можно разве упомянуть лишь о том, что во время этих поездок выяснилась любовь молодых великих князей ко всему своему, родному, и, по словам Михайловского-Данилевского, они «восхищались всем тем, что есть русское». Тогда же на смотре в Вертю 29 августа 1815 года Николай Павлович впервые выехал перед строем, командуя 2-й бригадой 3-й гренадерской дивизии. Сообщая об этом императрице Марии Федоровне, генерал-адъютант Коновницын прибавлял, что великие князья, «командуя своими частями наилучшим образом, приобрели истинное уважение от войск, им подчиненных, исправностью в команде, кротостью и снисхождением ко всем чинам».
В 1816 году были предприняты великим князем Николаем Павловичем обширные путешествия по России и Англии.
Первое имело целью ознакомление со своим отечеством в административном, коммерческом и промышленном отношениях и состоялось опять под руководством нового лица, а именно генерал-адъютанта Голенищева-Кутузова. Наставление для этого путешествия, разработанное с особой тщательностью императрицей Марией Федоровной, старалось сделать его особо поучительным и преследовало, между прочими целями, необходимость для Николая Павловича приобрести популярность среди народа.
Во время своего путешествия великий князь обязан был вести особые журналы, внося в них свои впечатления по гражданской и промышленной частям и отдельно по военной части. Эти журналы, веденные двадцатилетним великим князем, только что окончившим курс своего образования, были бы крайне интересны для его характеристики, но, к сожалению, они неизвестны в печати, и даже Н. К. Шильдер приводит лишь незначительные выдержки из гражданского и военного их отделов. Однако и эти короткие выписки отмечают некоторые черты автора журналов. Отсутствие поэтических увлечений, общих идей и поверхностных рассуждений, реальный склад ума с правильным и практичным взглядом на вещи, большая наблюдательность, не упускающая из вида и мелочей, основательная и здравая оценка положения дел и любовь к порядку - таковым рисуется Николай Павлович по отрывкам его собственноручного журнала.
«Нелицемерно и с восхищением должен повторить, - докладывал Голенищев-Кутузов императрице Марии Федоровне по возвращении из путешествия, - что Его Высочество повсюду приобрел отличное уважение, преданность и любовь от всех сословий. Я нередко докладываю Его Высочеству, что всем оным он обязан Вашему Императорскому Величеству; правила, внушенные при воспитании, Вашим Величеством были предначертаны».
Путешествие в Англию должно было, по словам Марии Федоровны, не только удовлетворить любопытство великого князя, но и обогатить его полезными познаниями и опытами. Однако в то же время это путешествие внушало и некоторое опасение, совершенно, впрочем, неосновательное при выяснившемся уже характере Николая Павловича, а именно: опасение, чтобы великий князь не слишком увлекся свободными учреждениями Англии и не поставил их в прямую связь с видом несомненного благосостояния ее. Его характер успел уже настолько образоваться с присущим ему трезвым, далеким от всякой мечтательности миросозерцанием, что увлечений в конституционном смысле нельзя было предвидеть.
И действительно, во время своего пребывания в Англии великий князь менее всего интересовался ораторскими прениями в палате лордов и в палате общин, а также разговорами об этих явлениях английской общественной жизни. Распространенные в стране клубы и митинги также не встретили сочувствия со стороны Николая Павловича. «Если бы, - сказал он по этому поводу Голенищеву-Кутузову, - к нашему несчастию какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, делающие более шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление».
Четырехмесячное пребывание великого князя в Англии прошло в разъездах по всем направлениям, для ознакомления с разными отраслями жизни этой, отличной от всех государств Европы, страны. Николай Павлович, по словам сопровождавшего его Саврасова, не оставил своим вниманием ни одного предмета, того заслуживавшего, и своим ласковым обхождением приобрел всеобщее уважение и похвалу. Этот отзыв подтверждается и другими лицами его свиты.
Симпатия ко всему военному и в данном случае не изменила великому князю. Имея возможность знакомиться с самыми разнообразными политическими и государственными деятелями страны, которыми Англия тогда гордилась, он предпочитал общество и беседы с представителями британской армии. Англия произвела на молодого великого князя неизгладимое впечатление. Трезвость и положительность английского ума не могли не прийтись по вкусу великому князю Николаю Павловичу. Симпатий его к Англии не могло поколебать, много лет спустя, даже то упорное противодействие, которое оказывал нашим начинаниям английский кабинет. Император Николай никогда не оставлял мысли о союзе с Великобританией.
Лейб-медик принца Леопольда, Штокмар, занес в свои записки описание наружности Николая Павловича в это время. По его словам, он был необыкновенно красивый, пленительный молодой человек, прямой, как сосна, с правильными чертами лица, открытым лбом, красивыми бровями, необыкновенно красивым носом, красивым маленьким ртом и точно очертанным подбородком. Он отличался очень приличными манерами, полными оживления, но без натянутости и смущения. В то же время великий князь привел английское общество в удивление своей изысканной вежливостью с дамами и спартанской простотой образа жизни. «По-видимому, он обладает решительным талантом ухаживать», - заканчивает доктор Штокмар свои воспоминания о Николае Павловиче.
Рядом описанных путешествий закончился полный курс образования великого князя, и в следующем 1817 году его уже ожидали радости семейного счастья. В этом году состоялся брак великого князя с принцессой прусской Шарлоттой, и Николай Павлович достиг «того единственного истинного и прочного счастья», которое он находил в течение всей жизни в своей семье и которого он, воспитанный в духе строгих семейных начал, так жаждал еще в 1814 году.
С этого времени начинается общественная деятельность великого князя Николая Павловича. Богато одаренный от природы тем практическим умом, который чужд всяких иллюзий и увлечений, но зато полон здравого и деловитого взгляда на вещи, великий князь в значительно большей степени проявлял способности к анализу, чем к творчеству; твердость раз установившихся убеждений в нем очень часто шла в ущерб той гибкости ума, которая неразрывна с легким восприятием новых идей, бесспорно ведущих к прогрессу, но и не чуждых роковых увлечений. Эта отличительная черта способностей Николая Павловича была скорее пригодна к развитию и педантичному проведению в жизнь какой-нибудь идеи в одном направлении, чем к изменению ее путем хотя бы легкого отклонения в сторону. Критический склад ума великого князя делал для него очень трудным изменение образа мыслей, к которому он мог подходить только исподволь, путем всесторонней оценки новых факторов. Медленное поступательное движение ему было более по сердцу, чем широкий размах творческой мысли.
Правильно поставленное образование служит к уравнению природных умственных дарований, но образование великого князя Николая Павловича не соответствовало этим условиям, и он выступил на арену общественной жизни лишь с теми богатыми дарами, которыми оделила его природа при рождении. «Изолированное положение великих князей, - говорит по этому поводу Корсаков, - созданное настойчивым и неуклонным стремлением матери держать их исключительно под своим влиянием, естественно должно было задерживать в них развитие политической зрелости и опытности». С самого раннего возраста характер Николая Павловича, при высоких душевных нравственных качествах, которые не изменяли ему в течение всей жизни, отличался непоколебимой твердостью, высоко рыцарскими правилами, строгим исполнением долга, сердечностью и нежной привязанностью к окружавшим. Но, наряду с этим, в нем безгранично были развиты самолюбие и вспыльчивость, соединенные с некоторой долей строптивости и своеволия. Эти свойства характера несколько затемняли рыцарски-благородную фигуру великого князя при поверхностном знакомстве с ней и способствовали ему в приобретении несравненно более порицателей, чем людей, сердечно преданных, - суровая оболочка очень часто скрывала полную величия душу великого князя.
Если воспитание великого князя, под руководством одаренной высокими добродетельными качествами императрицы Марии Федоровны, послужило к развитию положительных качеств его характера, то, с другой стороны, господствовавшая в его воспитании система не могла повести к смягчению отрицательных сторон характера Николая Павловича. Теория «око за око и зуб за зуб» скорее должна была иметь своим последствием усиление крутого нрава великого князя, а никоим образом не смягчение его. Но эта система суровых телесных наказаний имела еще и ту вредную сторону, что она привила в Николае Павловиче взгляд на них, как на главное воспитательное средство, отодвинув на второстепенный план систему нравственного воздействия и милосердия, столь сродного его сердечной и нежной душе. Воспитатели великого князя, по всей вероятности, забыли, а, может быть, и не знали мудрого совета Бецкого, что «благородную душу должно воздерживать опасением пренебрежения или бесчестия, а не страхом вредительного наказания».
Страстное поклонение всему военному развило у великого князя, совместно с понятием о беспрекословной дисциплине, понятие о законности и долге как об основных догматах общественной и семейной жизни. До крайности властолюбивый и не допускавший даже в мелочах умаления своего первенства, Николай Павлович был беспрекословно покорным во всем воле императора, своего брата, и своей матери. Чувство исполнения долга у великого князя было развито до щепетильности, и ничто не могло отстранить его от исполнения того, что, по его мнению, ему предписывал долг.
К этому же времени у Николая Павловича в достаточной степени выяснилась любовь к открытому, прямому образу действий, отвращение ко всякого рода фальши, дух товарищества, и все это в таких определенных и непоколебимых формах, которые соответствовали всему складу его характера.
Курс пройденных им наук, а главное - способ их преподавания, не могли, как было сказано выше, положительным образом развить ум и способности великого князя. Он получил отрывочные, без всякой логической связи и общих выводов, сведения по разным отраслям знаний; сведения эти были более полны по тем предметам, которые нравились великому князю, и совершенно ничтожны по предметам, к которым не сумели привлечь его внимания.
Такое образование не могло соответствовать высокому положению, которое занимал Николай Павлович по своему рождению, и впоследствии, когда ему пришлось стать у кормила правления, он не нашел в своей теоретической подготовке тех основ, которые помогли бы ему с полной пользой и практичностью отдать любимой им России, вместе со своей жизнью, богатые душевные и умственные силы, щедро данные ему от природы.
Но, вместе с тем, наставники и воспитатели великого князя сумели не только поддержать в нем, но и развить любовь ко всему русскому, гордость своим отечеством; они помогли ему сделаться истинно русским царем, воплощавшим в себе весь народ, готовый всюду за ним следовать. Император Николай Павлович и шестидесятимиллионная серая масса инстинктивно понимали друг друга и обоюдно верили в несокрушимую силу один другого. В этом качестве Николая Павловича заключалась та мощь, которая доводила, по словам всех современников, до неописуемого энтузиазма народные массы при соприкосновении со своим царем, которая внушала к нему обожание со стороны народа, несмотря на крутые подчас меры в его управлении.
Детство и юность Николая Павловича прошли между практическим изучением всех господствовавших в то время тонкостей парадной и гарнизонной службы, сопряженных с суровым обращением и несоразмерными с силами солдата требованиями, и теоретическим исследованием вопросов, относящихся до ведения войны. Великому князю не удалось получить прочного фундамента военных познаний; он не был ознакомлен ни практически, ни теоретически с боевой техникой военного дела; она воплотилась для него в тех односторонних формах, к которым он привык с детства на разводах, парадах и показных маневрах.
Строевые привычки юношеских лет оставили в Николае Павловиче след на всю жизнь, который шел вразрез с его выдающимися военными дарованиями.
Таковой представляется нам личность великого князя Николая Павловича ко времени окончания им образования и вступления на самостоятельный жизненный путь. Невольно напрашиваются на память слова, занесенные В. А. Мухановым в свой дневник на другой день после смерти императора Николая Павловича: «Если б, при столь многих прекрасных свойствах, которыми был одарен покойный император, он получил воспитание соответственно его великому назначению, то, без сомнения, он был бы одним из великих венценосцев» 57 .
Первые шаги великого князя Николая Павловича на поприще общественной деятельности были сделаны при крайне неблагоприятных обстоятельствах. Общество, которое его почти не знало, не только не проявило к нему, юному, неизвестному, только что собиравшемуся начать свою службу Отечеству, ни малейшего чувства симпатии, а, напротив, сразу отнеслось очень враждебно. Вигель, описывая в своих записках въезд 20 июня 1817 года в столицу невесты великого князя, принцессы Шарлотты, упоминает о пристрастном в дурную сторону отношении общества к Николаю Павловичу. По словам автора, он прочел на лице великого князя уже в то время предзнаменование «ужаснейших преступных страстей, которые в его царствование должны потрясти мир». Далее Вигель высказывает, что Николай Павлович был несообщителен, холоден и весь предан чувству своего долга; в исполнении его он был слишком строг к себе и другим. «В правильных чертах его белого, бледного лица была видна какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Никто не знал, никто не думал об его предназначении, но многие в неблагосклонных взорах его, как в неясно писанных страницах, как будто уже читали историю будущих зол. Скажем всю правду, он совсем не был любим».
Тяжелые, по мнению большинства, стороны характера Николая Павловича были всем известны; о них, по свойственной всему человечеству особенности, сообщения быстро распространялись по всему городу; положительные же его качества оставались известными лишь тем немногим, которые или на себе лично их испытали, или же сумели отличить их под суровой иногда внешностью великого князя. Кроме того, сама обстановка, в которой ему приходилось жить и работать до вступления на престол, не способствовала великому князю выказать себя в полном объеме; отсутствие обширной деятельности, при его привыкшей к постоянному труду натуре, поневоле заставляло посвящать много времени мелочам, а врожденное и воспитанное в нем понятие о чувстве долга ставило его само собою в оппозицию той халатности, которая в то время господствовала в офицерской среде Петербургского гарнизона.
Служебная деятельность великого князя Николая Павловича до вступления его на престол состояла в командовании л.-гв. Измайловским полком, 2-й бригадой 1-й гвардейской пехотной дивизии и с лета 1825 года этой дивизией. При этом в скромной должности командира бригады, ведающего исключительно строевую подготовку войск, великому князю довелось пробыть с лишком семь лет, в течение которых ему только и приходилось вращаться в заколдованном кругу господствовавшей в то время системы мирного образования наших войск. Если такая продолжительная деятельность в одном направлении должна была бы положить известный отпечаток на всякого человека, то воздействие ее на деятельную, сильную, прямую и привыкшую беспрекословно повиноваться натуру Николая Павловича должно было быть несравненно более сильное.
Но наряду со строевой службой на великого князя с января 1818 года была возложена и другая обязанность, дававшая больше простора его самостоятельной деятельности. С этого времени он вступил в исправление обязанности генерал-инспектора по инженерной части.
Строевое образование нашей армии того времени хорошо известно. О нем одинаково отзываются в своих записках все современники, и русские и те иностранцы, которым удавалось видеть нашу армию.
После 1815 года, пишет по этому поводу будущий фельдмаршал Паскевич, Барклай-де-Толли, подчиняясь желаниям Аракчеева, стал требовать красоты фронта, доходившей до акробатства; он свою высокую фигуру нагибал до земли, чтобы равнять носки гренадер. «В год времени, - заканчивает он, - войну забыли, как будто бы ее никогда и не было, и военные качества заменились экзерцирмейстерской ловкостью». Воцарившееся в русской армии направление согнало со сцены лучших генералов и офицеров, и генерал Нацмер совершенно справедливо внес в свой дневник следующую резкую оценку их 61 : «Просто непонятны те ошибки, которые делались генералами, противно всякому здравому смыслу. Местность совершенно не принималась в соображение, равно как род войска, который для нее годится».
Если такое направление обучения господствовало во всей армии, то оно должно было пустить еще более глубокие корни в гвардии, на глазах императора Александра и его сподвижника графа Аракчеева.
В такой-то обстановке происходила первая строевая служба Николая Павловича, и он провел в этом деле не один-два года, а целых восемь лет. Его натура требовала деятельности, а судьба оградила поле этой деятельности непроницаемым забором экзерцирмейстерства Аракчеевского обучения. Понятно, что такая продолжительная практика не прошла для великого князя бесследно.
Но, одновременно с суровым обучением солдат, среди офицеров гвардейского корпуса господствовала полная распущенность. «Подчиненность исчезла и сохранилась только во фронте, - пишет великий князь Николай Павлович в своих заметках об этом времени, - уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка, а все делалось совершенно произвольно и как бы поневоле, дабы только жить со дня на день».
Николай Павлович, воспитанный совершенно в другом направлении и с другими взглядами на служебные обязанности, не был способен потворствовать вкоренившейся распущенности. Изложим его собственными словами то положение, в котором он оказался, командуя гвардейской бригадой.
«Только что вступил я в командование бригадой, как государь, императрица и матушка уехали в чужие края. Из всей семьи я с женой и сыном остались одни в России. Итак, при самом моем вступлении в службу, где мне наинужнее было иметь наставника, брата-благодетеля, оставлен я был один с пламенным усердием, но с совершенной неопытностью.
Я начал знакомиться со своей командой и не замедлил убедиться, что служба шла везде совершенно иначе, чем слышал волю государя, чем сам полагал, разумел ее, ибо правила были в нас твердо влиты. Я начал взыскивать - один, ибо, что я, по долгу совести, порочил, дозволялось везде, даже моими начальниками. Положение было самое трудное; действовать иначе было противно моей совести и долгу; но сим я явно ставил и начальников и подчиненных против себя, тем более, что меня не знали, и многие или не понимали, или не хотели понимать.
По мере того, как начал я знакомиться со своими подчиненными и видеть происходившее в других полках, я возымел мысль, что под сим, т. е. военным распутством, крылось что-то важнее, и мысль сия постоянно у меня оставалась источником строгих наблюдений. Вскоре заметил я, что офицеры делились на три разбора: на искренно усердных и знающих, на добрых малых, но запущенных, и на решительно дурных, т. е. говорунов, дерзких, ленивых и совершенно вредных; но их-то, последних, гнал я без милосердия и всячески старался оных избавиться, что мне и удавалось. Но дело сие было нелегкое, ибо сии-то люди составляли как бы цепь через все полки и в обществе имели покровителей, коих сильное влияние сказывалось всякий раз теми нелепыми слухами и теми неприятностями, которыми удаление их из полков мне отплачивалось».
И действительно, Николай Павлович был строг и взыскателен со своими подчиненными; ни одно малейшее упущение по службе не проходило безнаказанно. Но это не было, как многие думают, следствием его черствого сердца, а применением строгой системы, соблюдение которой так часто доставляло ему душевные муки. Беспощадная строгость касалась только лиц, которые были известны великому князю исключительно с дурной стороны, и в проступках которых он видел лишь одну злую волю. Наказания же за случайные проступки очень часто влекли за собой старание великого князя загладить свою строгость особым вниманием, а в случае несправедливого наказания и публичным извинением. О неоднократных таких извинениях даже в то время, когда Николай Павлович был на престоле, упоминают многие из современников.
Случаи теплого, сердечного отношения к своим подчиненным, желание прийти им на помощь составляли далеко не редкие исключения в этот период жизни великого князя. Даже в тех немногих письмах к нему императрицы Марии Федоровны, которые известных в печати, неоднократно проглядывает заботливость Николая Павловича о семьях подчиненных ему офицеров и о материальной им помощи. Такие поступки редко доходили, по понятным причинам, до суда публики, которой великий князь вырисовывался поэтому исключительно с отрицательной стороны. Один пустой и отчасти комичный даже случай лучше всего подтверждает сердечное отношение Николая Павловича к своим подчиненным. Летом 1825 года, когда он уже командовал дивизией, генерал-майор Головин, один из подчиненных великого князя, обратился к нему с просьбой дать из своей конюшни лошадь на парад, так как его собственная лошадь на репетиции парада выбила его из седла. «Обратиться же в теперешней моей крайности, - заканчивает генерал Головин свою оригинальную просьбу, - мне не к кому, кроме Вашего Императорского Высочества, не стыдясь открыться перед вами в моем положении». Трудно согласовать суровость и жестокость великого князя с подобными обращениями к нему его подчиненных!
Более обширное поприще для самостоятельной деятельности Николаю Павловичу представляла его должность генерал-инспектора по инженерной части.
В своем вступительном приказе он прежде всего обращал внимание чинов инженерного корпуса на то, что «ревностным исполнением своих обязанностей, усердием о пользе государственной и отличным поведением всякий заслужит государевы милости, а во мне найдет усердного ходатая перед лицом Его Величества. Но, в противном случае, за малейшее упущение, которое никогда и ни в каком случае прощено не будет, взыщется по всей строгости законов». Таким образом, охранительному и карательному принципу и здесь было отведено первое место, но наравне с этим в своей самостоятельной работе великому князю удалось достигнуть отличных результатов, и «деятельность Николая Павловича как генерал-инспектора была во всех отношениях блестящая и плодотворная; она принесла великую пользу государству, вызвав к жизни русский инженерный корпус» и дав ему то прочное основание, плодами которого мы и поныне можем гордиться.
В дела инженерного управления великий князь вкладывал весь избыток присущей ему энергии. Почти ежедневно он посещал подведомственные ему учреждения; чувствуя в себе недостаток познаний, он очень часто просиживал на лекциях офицерских и кондукторских классов Главного инженерного училища, изучал строительное искусство, занимался черчением и другими предметами, чтобы не быть вынужденным утверждать строительные проекты, не понимая сути их. Строго взыскивая с подчиненных за неудовлетворительные постройки, Николай Павлович не отрицал и своей виновности как лица, утверждающего проекты. А. Савельев приводит случай, когда великий князь, налагая денежное взыскание на одного инженерного офицера, у которого на постройке свалился карниз, приказал сделать вычет и из своего жалованья - как лица, виновного в утверждении проекта.
В этот же период жизни Николая Павловича обнаружились в нем и зачатки деятельности на пользу просвещения, которая, в известных рамках и не лишенная некоторой односторонности, красной чертой проходит через все его царствование.
По идее великого князя и под его ближайшим руководством была учреждена в 1823 году школа гвардейских подпрапорщиков, в которой будущие гвардейские офицеры обучались военным наукам. Наиболее любимым детищем Николая Павловича было Главное инженерное училище, им созданное, организованное и поставленное на твердое и прочное основание. Не проходило суток, чтобы великий князь не посетил своего училища и не вникал во вес подробности бытовой, учебной и строевой его жизни.
В первый же год по учреждении училища Николай Павлович обратился к его воспитанникам с наставлением, в котором проглядывают все те же присущие ему правила жизни. «Кротость, согласие и беспрекословное повиновение властям, - писал великий князь, - суть отличительные признаки посвящающих себя военной службе и в особенности вступивших в Главное инженерное училище, где щедротами всеавгустейшего монарха открыты все способы к приобретению познаний, образующих инженера, предоставляя ему вместе с сим верный путь к чести и славе Отечества и собственной своей. Порядок и строгое исполнение возложенных на каждого обязанностей, будучи непреложными правилами, удобоисполняемыми во всяком возрасте и звании, доведут до добродетелей, вышеупомянутых и необходимо нужных во все время жизни».
Но одновременно с этой заботой о повиновении и нравственности великий - князь проявил большую заботливость о надлежащей постановке учебного курса. Программа училищных курсов того времени дает понятие о солидной подготовке воспитанников как в отношении общего образования, так и по их специальности. В состав преподавателей и профессоров приглашались лучшие силы тогдашней русской науки.
Что касается до дисциплины, господствовавшей в училище, то она, разумеется, мало отличалась от общего направления того времени, когда не признавались мудрые советы Бецкого «за ошибки выговаривать с возможной умеренностью и, употребляя строгость, соединять ее с приятностью». Офицеры и кондукторы были окружены целой стеной предупредительных мер, совершенно стеснявших их свободу и ставивших их на положение детей. Карательные меры сводились к строгим наказаниям за маловажные проступки и иногда к наказаниям, имеющим оскорбительный для самолюбия молодых людей характер. Но таков был дух того времени, и в других учебных заведениях обращение с воспитанниками было еще более сурово.
Великий князь, по крайней мере, сумел у себя в училище некоторым образом смягчить это общее жестокое направление выбором целого ряда гуманных и просвещенных начальников. «Обращение этих лиц с молодежью, ласковое, приветливое, взыскания, производимые ими с виновных, настолько были мягки, что возбуждали общую любовь к этим начальникам».
Кроме того, Николай Павлович своей заботливостью о воспитанниках, частым общением с ними, а также ласками и баловством, как своим, так и императрицы Марии Федоровны, старался возвысить их нравственный уровень, облегчить им то суровое обучение, которое вошло в систему Александровского времени. И многие из старых инженеров до самой смерти с благоговением вспоминали имя своего первого генерал-инспектора.
Скромной ролью бригадного командира и заведующего инженерной частью, имевшей в то время второстепенное значение, ограничилась вся официальная деятельность Николая Павловича до вступления его на престол. Он не был приобщен ни к каким высшим правительственным совещаниям, не был ознакомлен с делами государственными и вообще был совершенно удален от всего, что выходило за пределы его служебной деятельности.
«Соперничества Константина Павловича, - писал один из современников той эпохи, - император Александр не боялся; цесаревич не был ни любим, ни уважаем и давно уже говорил, что царствовать не хочет и не может. Александр боялся превосходства Николая и заставлял его играть жалкую и тяжелую роль пустого бригадного и дивизионного командира, начальника инженерной части, не важной в России. Вообразите, каков бы был Николай со своим благородным, твердым характером, с трудолюбием и любовью к изящному, если бы его готовили к трону хотя бы так, как приготовляли Александра».
И Николай Павлович действительно тяготился семилетним пребыванием в бездеятельной должности бригадного генерала. Впрочем, признаки этого неудовольствия в нем выразились только однажды и то в частном разговоре с А. Ф. Орловым. Когда этот последний сказал великому князю, что хочет отделаться от бригады, то он, покраснев, воскликнул: «Ты Алексей Федорович Орлов, я Николай Павлович; между нами есть разница, и ежели тебе тошна бригада, то каково же мне командовать бригадой, имея под своим начальством весь инженерный корпус».
Трудно предположить, чтобы Николай Павлович решился высказать императору Александру тяготившее его положение: еще с юных лет его предупреждала императрица Мария Федоровна, хорошо знавшая характер своего старшего сына, не начинать первым с ним разговор о делах.
В 1824 году великий князь провел продолжительное время в Пруссии. Здесь, по своей склонности ко всему военному, он посвящал много времени знакомству с прусскими войсками. Как гость и любимый зять короля, он мог в полной мере удовлетворить свою любознательность и имел более обширное поле наблюдения, чем в России, где его кругозор сковывался рамкой должности бригадного командира. Великий князь присутствовал на крепостных и обыкновенных маневрах, на смотрах, на испытании новых ружей и, наконец, был в курсе дела многих работ прусского военного министерства.
Своими впечатлениями великий князь делился в письмах с императором Александром, и эти письма, скорее похожие на донесения, интересны в смысле характеристики самого великого князя и его военных взглядов. В них проглядывает все та же присущая ему наблюдательность, краткость и сжатость в выражениях, отсутствие всяких отвлеченностей, здравая оценка всего виденного, и притом оценка не только в общих фразах, но с принятием во внимание всех деталей, которые никогда не ускользали от внимания великого князя. Предлагая в отчете очень осторожно свое собственное суждение, он предпочитал приводить мнение других, более компетентных лиц.
Между прочим, Николаю Павловичу пришлось присутствовать на испытании новых, заряжавшихся с казны карабинов. Давая государю очень подробный отчет об этом испытании, великий князь далеко не выказал себя таким противником усовершенствования огнестрельного оружия, каковым его привыкли считать. В этом отношении он привел только мнение специалиста о пользе нового оружия, но не для общего употребления из опасения быстрого расхода солдатами носимых патронов. Подобные возражения, как известно, имели право гражданства и семьдесят пять лет спустя.
Продолжительное пребывание великого князя в Берлине не осталось в то же время без влияния на укрепление его симпатий к прусской армии, которые затем не покидали его всю жизнь.
За этот период в своей частной жизни Николай Павлович был лишен самостоятельности в еще большей степени, чем в служебной деятельности. Императрица Мария Федоровна продолжала смотреть на него, человека уже семейного, как на несовершеннолетнего еще юношу, и держала в строгом повиновении. Эта страсть Марии Федоровны стеснять свободу своих младших сыновей доходила до того, что великий князь Николай Павлович и великая княгиня Александра Федоровна получали от нее выговоры за то, что без позволения уехали кататься из Павловска в Царское Село и заехали к императрице Елизавете Алексеевне.
Тяжелое служебное и общественное положение Николая Павловича как бы вознаграждалось его полным семейным счастьем. В свободное от службы и придворной жизни время он предавался радостям тихой семейной жизни в Аничковом дворце - жизни, к которой он давно уже стремился и о которой не переставал мечтать. «Если кто-нибудь спросит, - говорил он по этому поводу великой княгине, - в каком уголке мира скрывается истинное счастье, сделай одолжение, пошли его в Аничковский рай». И действительно, ничего не могло быть трогательнее, как видеть великого князя в домашнем быту. Лишь только переступал он к себе за порог, как угрюмость вдруг исчезала, уступая место не улыбкам, а громкому радостному смеху, откровенным речам и самому ласковому обхождению с окружающими.
В такой скудной обстановке текла жизнь намеченного уже наследника русского престола до роковой минуты междуцарствия, которая, помимо воли великого князя Николая Павловича, возвела его на трон.
И в эти тяжелые дни междуцарствия Николай Павлович, отказываясь до последней крайности от принадлежащего ему права на престол, выказал то величие своего характера и приверженность к законности, которые неизменно отличали его с самого раннего возраста. Только 12 декабря 1825 года, окончательно убедившись в непреклонном решении цесаревича Константина Павловича не принимать великодушно предлагаемой ему короны, Николай Павлович принял бразды правления, которому он всецело отдал последние двадцать девять лет своей жизни.
